– Мы находимся на площадке трансляции, – пояснил Мерлин. – Полянка существует на самом деле и реально транслируется в вирт. Расположена она у подножия хребта Аракан в Бирме. Тебе название хребта о чем-то говорит?
– Вообще-то нет.
– И неудивительно. Но кое-кому говорит… Теперь смотри внимательно.
Мерлин взмахнул посохом, кончик которого совершил замысловатое движение, и пейзаж вокруг изменился. Горы остались на своих местах, деревья тоже были почти такими же, но все же другими, а вот облака словно перескочили с одного места на другое.
– И еще!
Взмах посоха совпал с раскатом грома. Облака сменила серая пелена. По цветущим деревьям ударили струи тропического дождя. Разом промок и Хонгр. Стало холодно и неуютно.
– Особого внимания мне не потребовалось, – заявил Хонгр. – Картинка изменилась, а я, то есть мой виртуальный аналог, промок.
– И как ты полагаешь, почему?
– Переустанавливалось время трансляции.
– Нет. Манипуляций со временем не было.
– Тогда ты силой своего посоха заставил разразиться грозу, – усмехнулся Хонгр, вытирая с лица воду. – Быстро получилось, ничего не скажешь. Но эффект замедления времени в вирте имел место.
Мерлин покачал головой. Над ним струи дождя расступались, и старик сохранил благообразный вид.
– Ты только что лицезрел то, что наблюдали очень немногие из людей. Трансляцию из параллельных миров, доступных проекту. Неужели ты думаешь, что такая суперсистема, как «Авалон», существует только в четырех измерениях? Мы шагнули куда дальше. Физически мы не можем перенести объект из одного мира в другой, но информация доступна. Ее ты сейчас и получаешь. В твоем мире гроза у подножия Аракана только собирается, а «Авалон» взаимопроникает в десятки миров. Но довольно, ты и так слишком много видел, – вернемся.
Хонгра словно вырвали из дождливого дня и швырнули куда-то. Как оказалось, на ковер в комнате, где он жил. Коммуникатор мигнул и сказал голосом Мерлина:
– Как ты мог убедиться, передача информации доступна. И ваши души – квинтэссенция информации, ее альфа и омега – бродят между мирами. Миры разные, поэтому одни и те же люди в них отличаются – иногда ненамного, а иногда и сильно. Именно их дела изменяют миры. Именно они во сне проникают в соседние измерения. Именно благодаря им «Авалон» стал тем, чем он стал. А моя задача утилитарна. Я хочу заменить нашего Гумилева на того, который сейчас бродит по миру, где мы видели дождь.
– Зачем? – выдохнул Хонгр.
– Они разные. Вероятность вторжения агрессоров на мир дождя выше. Там и должен возглавить сопротивление воин и поэт.
– А у нас?
– У нас вероятность стычки не так велика. Нас устроит поэт и воин из того мира. Скажу тебе, он утонченнее и приятнее в общении, но не настолько решителен и задирист. Так вышло…
Почему вышло именно так, революционер спрашивать не стал. Ясно было другое – он, здешний Хонгр, тоже нужен в том мире, где у хребта Аракана бушевала гроза. Может быть, тот Хонгр и правда успешно окончил сельскохозяйственную академию и в руки не брал автомат?
* * *
Квартира Виолетты оказалась немного просторнее моей, но и здесь небольшое окно с толстыми стеклами имелось только в одной комнате – в гостиной. Маленькая спальня едва вмещала кровать и шкаф для одежды, на кухне не развернуться.
– Тесно, – пожаловалась девушка. – Стеклянное Небо – один из самых старых городов. Во многих жилых блоках поселений, что строятся сейчас, жилая площадь на одного человека даже больше, чем на Земле.
– Резонно, – попытался поддержать разговор Гумилев. – На Земле, по крайней мере, можно прогуляться под открытым небом.
– Да и здесь можно гулять. Сады и бассейны на Луне не хуже, – заявила Вита. – А почему вы ходите с ружьем, Николай Степанович? Вы из полиции?
– Нет. Я поэт.
– А… – протянула Вита. – Понятно.
– Ты читала что-нибудь Гумилева? – спросил я, не подумав, что такой вопрос не слишком тактичен – и по отношению к Виолетте, и по отношению к Николаю Степановичу.
– Нет, – смущенно улыбнулась Вита. – Я слабо знакома с творчеством современных поэтов.
Гумилев, похоже, слегка смутился и пробормотал:
– Поколение младое, незнакомое… Как писал солнце русской поэзии Александр Сергеевич.
– Да, – согласилась Вита. – Мне больше по душе романы. И стереофильмы, если на то пошло.
– Вот и славно, – заметил Гумилев.
Он подошел к окну, повернул тяжелую ручку. В комнату ворвался пахнущий озоном ветерок. Поэт выглянул на улицу – там слышалось пение. Когда мы приехали сюда, откуда-то издалека доносились звуки музыки, но нам было не до того. Теперь можно было различить мелодию и даже слова немецкой народной песни о зеленых полях и густых лесах, о добрых и веселых людях. Язык я выучил, а мотивов песен, естественно, не знал, поэтому слушал с интересом.
Фасады старых домов и стеклянное небо отсюда, с третьего этажа, словно придвинулись. На улице не было ни соринки, ни пылинки; в стенах ни единого дефекта. И не в пресловутой немецкой аккуратности, пожалуй, дело: здесь ведь не дуют пронзительные ветра, не идут дожди, мало меняется температура. Воздух фильтруется и искусственно обогащается кислородом, кондиционируется и увлажняется. А если с дерева упадет какой-то листик – его не сложно поднять и бросить в утилизатор биологических отходов. Органику среди здешних пустынь нужно беречь.
– Нравится? – спросила Вита. На нас она поглядывала с любопытством и слегка настороженно. Еще бы, заявились без приглашения, один – с винтовкой, да еще и поэт.
– Мило, – ответил Гумилев. – Но мне больше по душе Африка. Только она сильно изменилась в последние века.
– Разве не осталось заповедников?
– Остались. И зверей много. Но все равно присутствует ощущение, что они живут в большой клетке. Ставишь палатку под звездами, а небо, как и здесь, словно стеклянное. Да еще и с фонарями. Хорошо хоть дороги струнные, колеи не набиты. Но опорные вышки портят пейзаж.
Виолетта вышла на кухню и начала рассказывать что-то комму. Одновременно с этим из стен выдвигалась разная бытовая техника, которая позвякивала, пищала и включала подсветку. Не иначе как девушка хотела угостить нас ужином.
– Вы на праздник приехали? – спросила хозяйка, когда все кухонные аппараты были приставлены к работе.
– На какой? – удивился я.
– Как же?! Октоберфест. Пивной фестиваль. Правда, открытие состоялось три дня назад, но народ празднует вовсю.
– Тот самый древний фестиваль? – поразился я. – Но почему здесь?
– А почему нет? – спросила Виолетта. – Большинство населения города – немцы. Многие прибыли на Луну прямиком из Мюнхена. То есть они жили в Мюнхене в прошлой жизни. Стеклянное Небо – место проведения фестиваля на Луне. Здесь в это время года собирается очень много народа.