Насыпав ледяных кусочков в кастрюлю, она поставила ее на электрическую плитку.
— Ну, давай, согревайся! — приказала она, сжав зубы, и ругнулась, так как лед таял очень медленно. — Вот дерьмо! Наверное, уже шесть часов, и электричество отключили.
— Они решили уморить нас холодом, — сказала Мариетта, когда Кларисса принесла кусок хлеба странного желтоватого цвета с намазанным тонким слоем маргарином. — Прекрасный способ избавиться от нас всех одним махом.
— Во французском секторе и того хуже. Им еще не завезли ни угля, ни дров. Пейте, пока теплый, — сказала молодая девушка, протягивая ей чашку кофе.
— У нас еще осталась картошка на вечер?
— Нет.
— При Гитлере, по крайней мере, был картофель.
— А также война, концлагеря и смерть.
— Я не одна, кто так думает, — проворчала Мариетта. — Несмотря на войну, с голоду никто не умирал, а эти оккупационные силы неспособны как следует управлять городом. Люди ропщут. Это закончится тем, что все будут оплакивать фюрера.
— Вы — возможно. Я — никогда.
При выдохе изо рта шел пар. Сжав руками чашку, Кларисса попыталась согреть ледяные пальцы. Это было единственное место в квартире, где оставалось еще немного тепла. В этой комнате ртутный столбик термометра держался в районе нулевой отметки. Водопровод замерз. Время от времени лопались трубы. Надо было снова выстаивать очереди к водопроводной колонке. Она уже не помнила, когда в последний раз умывалась. Это было тем более унизительно, что она должна была идти на собеседование как соискатель должности в ЮНРРА. «Я выгляжу, как прокаженная, — с отчаянием говорила она себе. — Они меня никогда не примут!»
Выпив эрзац-кофе, она поднялась и стала умываться и мыть под мышками, используя воду, которая осталась после завтрака. Пальцем потерла зубы. Но лучше улыбаться с закрытым ртом, чтобы не показывать печальное состояние ротовой полости. Стоя перед зеркалом, она повязала на пыльные волосы косынку, растянув губы, нанесла на них слой губной помады.
— Ты уже идешь? — проворчала Мариетта, которая снова легла.
— Трамваи больше не ходят. Придется идти пешком. За час как раз дойду.
— Думаешь, они возьмут тебя?
— Надо все сделать, чтобы взяли. Иначе мы никогда не выкарабкаемся.
Мариетта приподнялась, чтобы посмотреть в сторону раскладушки, на которой под ворохом одеял, напоминавших кучу старых тряпок, лежал Аксель.
— Он еще спит?
— Как убитый. В любом случае, школа еще закрыта. Он сводит вас в кино. Лучше уж сидеть в зрительном зале, чем здесь. Ну ладно, я пошла, — сказала Кларисса, беря накрытое крышкой ведро, которое служило им туалетом. — Я оставлю его внизу, как обычно. Аксель потом заберет.
Теперь берлинцы выплескивали отходы жизнедеятельности прямо в развалины. «Я отказываюсь вываливать все это на улицу, — сначала протестовала Мариетта. — Я не свинья». «А я не ваша служанка», — заявила тогда Кларисса, поставив перед ней ведро, и Мариетте оставалось лишь послушаться.
Оказавшись на улице, Кларисса пошла быстрым шагом. Холод не пугал ее. В Восточной Пруссии такие морозы были нормой. К ним она привыкла с детства, но эта зима… О Боже, что это была за зима! Говорили, что в последний раз такая низкая температура была зафиксирована в Европе в начале века. У нее сжималось сердце, когда она думала о беженцах, которые все еще продолжали пробираться на запад. Многие замерзали насмерть в нетопленых вагонах. «Самый масштабный исход нашего времени», — с таким заголовком вышла одна английская газета. Как забыть о близких? Дорога была опасной. Кларисса иногда спрашивала, не лучше ли для нее было умереть на одной из этих апокалипсических дорог два года назад? Какие грехи совершила она, что Господь наказал ее милостью спасения? Когда она думала о семье, она словно оказывалась придавленная тяжелой свинцовой плитой, так что даже не могла плакать. Аксель старался подбодрить ее. Вот уже несколько месяцев он испытывал непонятный прилив энергии. Он часто надолго исчезал, зажав под мышкой блокнот для набросков, но ничего никому не рассказывал. Видя его почти счастливым, но не зная причины этого, Кларисса испытывала что-то похожее на ревность.
Суровый фасад кирпичного здания, в котором несколько окон уцелело, смотрелся неестественно среди всеобщего убожества. У Клариссы складывалось впечатление, что она шла по безлюдной степи, где то там, то здесь стояли одинокие дома, служившие ориентирами для заблудившихся путников. Войдя внутрь, Кларисса оказалась в темном зале, где находилось несколько человек. Немного напуганная, она поколебалась, а потом обратилась к молодой женщине, которая назвала ей номер кабинета на втором этаже. У Клариссы пересохло горло, когда она стала подниматься по лестнице. Выйдя на площадку, она прислонилась к стене. «Мне нужно съесть немного хлеба, иначе я просто упаду, как пустой мешок».
Она очень волновалась. Это место секретаря ей было нужно как воздух. Тех грошей, которые она зарабатывала, разбирая завалы на улицах, — работа, за которую давали добавочный паек, — не хватало, чтобы выжить. Паек был скудным: немного сухарей, три маленькие картофелины, три ложки овса, полчашки молока и крохотный кусочек мяса. Многие жители Берлина не имели сил даже встать с кровати. Ни в одной из союзных оккупационных зон чиновники не могли накормить население. Двумя месяцами ранее разнесся слух, что американцы потребовали у русских вернуть богатые пастбищами западные провинции, признав нерушимость новой границы Германии с Польшей по всей длине рек Одера и Нейсе. Тем не менее, Кларисса не собиралась просто пассивно ждать. Со времени бегства из родных мест она говорила себе, что надо все вытерпеть, пока жизнь как-то не устроится. Даже если Мариетта бывала порой невыносимой, именно она протянула ей руку помощи по приезде в Берлин, за что девушка испытывала к ней безмерную благодарность. Что касается Акселя, он напоминал ей братьев, которых она потеряла. Макс фон Пассау как мог заботился о них, несмотря на то, что и ему по-прежнему было непросто выживать. Ей надоело довольствоваться крохами. Необходимо собрать всю свою волю, чтобы постараться выскочить из этого замкнутого круга, в котором она находилась столь долгое время. Многие молодые немцы работали на оккупационные силы. Она же не глупее их! Поэтому, увидев небольшое объявление в газете, она решила попытать счастья.
Кларисса постучала в дверь. Мужской голос ответил ей по-французски:
— Входите, черт возьми! Вы опоздали на целый час, Мужот. При таком «серьезном» отношении к работе как я могу и дальше полагаться на вас?
Мужчина сидел спиной к входной двери. Нагнувшись, он что-то искал в ящике письменного стола, на котором высились завалы бумаг, книжек и брошюр. Скрученный спиралью провод телефона вился между этими нагромождениями.
— Я надеюсь, что вы принесли то, о чем я просил вас еще вчера вечером. У меня встреча через двадцать минут, и я не хочу выглядеть идиотом, не знающим даже имен людей, которых собираюсь защищать.
Зазвонил телефон. Мужчина повернулся, неловким движением пытаясь схватить трубку. Аппарат выскользнул из его рук. Он хотел подхватить его, но только сбил стопки дел, и папки повалились на пол. Вывалившиеся из папок фотографии и заполненные анкеты усеяли все вокруг. К удивлению Клариссы, мужчина выругался по-русски, потом, перейдя на французский, снова заорал в телефон: