Я взглянула на часы. Пора мне собираться на «охоту», пора потянуть тот конец ниточки, за который я теперь и могла только ухватиться.
Мой телефонный злодей, пока меня не было дома, не звонил. Вернувшись от Каминского, я проверила автоответчик и услышала только голос своего милицейского друга:
— Слушай, дарагая! Это Папазян звонит. Тебя дома нет, а я хотел поинтересоваться, как там у тебя с этим делом, продвигается или нет? А то меня все еще интересует тот самый аспект, помнишь? Как насчет нашего уговора?
Больше сообщений не было, и я только посмеялась — неисправимый Гарик человек, все об одном и том же говорит: ну да бог с ним. Мне сейчас не до него.
Сборы мои были недолгими. Какая жалость, что я, не подумав, уже отдала парик Светке-парикмахерше! Вот что значит не продумывать как следует мелочи. А ведь именно мелочи порой играют чуть ли не самую важную роль в серьезных делах типа предстоящей мне сегодня «охоты» на злодея. Ну да ладно, обойдемся. Я надела джинсы, кроссовки и толстовку. Подумала и облачилась еще в теплую куртку — если надвинуть на лицо капюшон и надеть темные очки, то смогу остаться незамеченной.
На всякий случай я решила прихватить свой «макаров» и освежила в памяти несколько приемчиков карате. Потом проверила, удобно ли мне двигаться в той одежде, которую я выбрала. Вообще-то я стараюсь в расследовании руководствоваться интеллектом и не очень люблю пользоваться оружием и приемами рукопашного боя — все-таки это выглядит неженственно. Но сегодня мне предстоит слишком ответственное дело для того, чтобы не предусмотреть возможность сопротивления со стороны таинственного телефонного незнакомца.
Теперь я была полностью готова. Чашка кофе завершила мои последние приготовления к «боевой операции».
Я уже взялась за дверную ручку, как вдруг подал голос мобильник, пристегнутый в футлярчике к поясу. Черт! Какая жалость, что я не догадалась выключить его, сейчас не хотелось отвлекаться на посторонние разговоры, ведь я уже сосредоточилась на «охоте». Может, мне не отвечать на звонок? Но любопытство пересилило.
А звонил, между прочим, Терентьев:
— Лада, что с тобой случилось? Вчера ты так внезапно меня покинула! А я-то надеялся, проснувшись сегодня утром, обнаружить тебя рядом… В чем дело? Что-то случилось? Что-то вчера было не так?
Вчера много чего было не так, но не могла же я сказать ему, что как подозреваемый в преступлении он вел себя не очень правильно, упорно не желая ничего говорить о своем нехорошем поступке. Но эту мысль перебила другая — почему-то я невольно подумала о его сильных руках и голубых глазах.
— Здравствуй, Слава, — сказала я. — Извини, но сейчас я очень занята и разговаривать с тобой не могу.
— Подожди! — раздалось в трубке. — Мне непременно надо с тобой поговорить! Просто необходимо!
Может быть, то, о чем Терентьев хочет поговорить, как-то связано с моим расследованием?
— Если это так нужно, то хотя бы намекни, о чем пойдет речь. Только коротко, я очень спешу, — предложила я.
— О тебе, — мгновенно отозвался Терентьев. — А остальное — не телефонный разговор. Даже если мы с тобой пользуемся мобильниками.
Ничего не скажешь, получилось у него даже очень коротко! От такой лаконичности совсем толку мало. Может быть, он нашел мою контактную линзу? Неплохо бы как-нибудь осторожненько об этом узнать. И я спросила:
— Послушай, а я вчера у тебя ничего не оставила?
— Нет… — в голосе Терентьева послышалось неподдельное удивление. — А что, ты что-то потеряла? Мне, может, поискать?
— Да, записную книжку я куда-то задевала, — без запинки соврала я. — Ну да бог с ней, не стоит из-за такой ерунды устраивать переполох. Не беспокойся. Давай встретимся завтра, сегодня я, право, никак не смогу. Дела!
— Ну, хорошо, — ответил Терентьев, хотя по его голосу ясно слышалось, что для него не так уж и хорошо, что ему придется так долго ждать.
Что ж такого он мне хочет сообщить? А, ладно, доживем до завтра.
Я открыла наконец-таки дверь и вышла на улицу, обуреваемая любопытством. Согласитесь, что поводов для него было предостаточно. Весь путь до Предмостовой площади, который я проехала в тряском дребезжащем автобусе, который имел наглость носить звучное определение «коммерческий», я разрывалась между двумя вопросами: кто же он такой, анонимный пользователь моим автоответчиком, и о чем все-таки хотел поговорить со мной Терентьев. И, пытаясь найти на них ответы, я и сама не заметила, как добралась до места.
* * *
День был очень хорош. Ярко светило весеннее солнце. Так же ярко, как и в тот день, когда меня угораздило ввязаться в историю с супругами Каминскими. Волга медленно, но верно оттаивала — посверкивающие на солнце льдины медленно проплывали по течению. По мосту через Волгу проносились машины. Набережную еще покрывал снег, под солнечными лучами сделавшийся черным, а из-под него вытекали грязные ручейки талой воды. Словом, обычная картина: весна в городе.
Выйдя на Предмостовую площадь, я внимательно огляделась по сторонам. Никого, хотя бы отдаленно похожего на того, кого мне предстояло поймать, не наблюдалось. Правда, приметы, которыми я располагала, благодаря акустикам из милиции, были самые что ни на есть расплывчатые: приблизительный возраст да зуб со свистом. Итак, на площади находились: две девушки-студентки, с жаром обсуждающие какого-то зверя-преподавателя; три старушки из тех, которым дома делать нечего и которые потому целыми днями сидят на скамейке и обсуждают каждого проходящего; маленький мальчик в зеленых резиновых сапогах, самозабвенно шлепающий по лужам; две молодые женщины, наверное, подруги, с детскими колясками; дед-пенсионер, читающий свежую газету. Вот и все.
Я села на сырую скамейку, не выпуская из виду телефоны-автоматы, стоящие неподалеку от троллейбусной остановки, и сделала вид, что любуюсь великолепным грязно-слякотным видом, открывавшимся передо мной. А сама искоса продолжала наблюдать.
Пока я сидела, проехало уже пять или шесть троллейбусов. Из них, само собой, выходили молодые мужчины, каждый из которых по возрасту мог бы быть тем, кого я выслеживала, но… Естественно, в рот я им на предмет обнаружения зуба со свистом не заглядывала, а кроме того, никто из них не подошел к телефонам.
Прошел час. Я закурила, чем вызвала ворчливое неодобрение со стороны трех старушек и деда-пенсионера, оккупировавших соседнюю скамейку. Знали бы они, сколько сигарет я выкуриваю за день и сколько, соответственно, трачу на них денег, возмутились бы, наверное, еще больше. Минутная стрелка на моих часах отсчитала еще тридцать две минуты. Я решила, что неплохо было бы подзакусить, и достала из сумки бутерброд с ветчиной. Любопытные носы трех бабок и деда-пенсионера вновь потянулись в мою сторону, и я услышала новую порцию ворчливого неодобрения. Мы, мол, в наши годы молодые губы не красили, сигарет не курили, колбасу не ели, а занимались только тем, что служили Советскому Союзу. Обычная история: не то нынче поколение пошло, а в их времена и вода была мокрее, и погода лучше.