Впрочем – что там деревья? По берегам то и дело попадались ящеры размером со струг, если не более, и самого ужасного вида: с клыками и зубьями на спине, с рогами на морде и на хвосте, двуногие и четверолапые, просто бурые и разноцветные… Хорошо хоть, большинство занималось тихим поеданием травы и речными путниками особо не интересовалось.
От хищников сделанная остяком маскировка неплохо выручала. Пара зубастых ящеров, повадки которых казаки уже представляли – лишь со скукой провели взглядом по плывущему против течения бревну. Толстые водяные змеи с безразличием извивались мимо, маленькие изредка пытались найти средь ветвей укрытие. Однако, наткнувшись на людей, тут же сами бросались за борт.
– Трава… Ветки… Вкусные цветы, – время от времени вслух говорил Силантий и, достав нож, делал на ратовище копья небольшую насечку.
– Почто рукоять оружию портишь, десятник? – не утерпев, спросил Ухтымка.
– Я, казак, в памяти своей особо не уверен, а потому путь отмечаю. На случай, коли повторить понадобится. Малая засечка – ручей впадающий. Большая – протока. Изгиб – поворот реки. В руке же ратовище шершавое еще прочнее держаться станет, посему и здесь от засечек токмо польза.
– А коли кончится копье, чего делать станем, дядюшка?
– Как кончится, Кудеяр, назад повернем. По другим рекам-протокам города вражьи искать.
– Рази найдешь чего, по протокам-то да под корнями таясь, десятник? Дозволь на дерево большое залезть! С высоты враз все селения окрестные исчислю. По дымам да по прогалинам.
– Опять тебе, баламуту, не сидится! – сурово погрозил кулаком Ухтымке десятник. – Забыл, что велено? О траве вкусной и ветках думать и особо никуда не высовываться! Ну-ка, за весло взялся и про цветочки заговорил! И от стремнины к берегу, к корням ближе держись!
Паренек что-то буркнул себе под нос, однако подчинился, навалился на весло, поворачивая нос лодки к череде толстых черных корней, на которые опирался очередной монстр со стволом в пять-шесть обхватов, если не более.
– Ягоды-цветочки в поле, во садочке, – заскулил молодой казак. – Буду травку сочну есть и козою блеять, стану молочко давать и ветрами веять.
Его спутники засмеялись, и даже Силантий ничего не возразил столь мрачному предсказанию паренька. Челн же притерся бортом к самым корням, спугнув из их гущи разноцветных пичуг размером с кулак и таких же бабочек. Птицы разлетелись, бабочки же, покружившись, пересели на хвойные сучья лодки.
– В огороде бузина, в Киеве малина, в лебеде же с двух шагов не найти детину… Фиг мы так найдем хоть чего, десятник! Давай вон к той махине причалим да я на макушку влезу? Нет жилья без очага. А очаг по дыму за двадцать верст, как раз плюнуть, исчисляется!
– Не велено!
– Да чего ты, Силантий, заладил: велено – не велено? Найдем город – честь нам и хвала! А не найдем – никто и не спросит, по-веленому делали али по-своему. Тут своего добиться главное, а не глупости всякие соблюдать!
– Приказ атамана не глупости есть, а закон для казака простого! Ему докладов куда более нашего приходит, знает он супротив нашего вдесятеро, а потому и мелочи, им помянутые, зело важными оказаться могут, хотя тебе сие и неведомо!
– Да чего тут важного быть может, о траве и листочках мыслить? Казак вообще о бердышах и копьях, о пищалях и тюфяках думать токмо обязан! Да о том, как твердыни вражьи взять выходит сподручнее али как супротив конницы басурманской устоять! Как в бердыши и рогатины ударить дружно, себя не жалея, сойтись с ворогом поганым в схватке смертной, стоптать его, опрокинуть да на улицы города поверженного войти…
Возле лодки внезапно вскипела вода, вздыбилась из реки змеиная голова на толстой, с человеческое туловище, шее и повернулась к людям, внимательно наблюдая за челноком.
Казаки замерли, затаив дыхание. Не шевелясь и перестав грести.
Змеюга, стрельнув пару раз тонким раздвоенным языком, ушла в воду, поструилась вверх по течению, извиваясь могучим телом. Люди облегченно перевели дух.
– Велено же тебе было, баламут, токмо о траве и цветочках думать! – зло прошипел Силантий. – А ты начал тут про бердыши и копья с пищалями! И почто токмо ты увязался с нами, пустобрех приволжский?
– Так не случилось же ничего, десятник! – развел руками Ухтымка. – Подумаешь, змеюга рядом всплыла! Их тут несчитано по рекам и болотам шастает. Странно, что доселе ни одной не всплывало.
– Не такая это была змея, да-а… – неожиданно вступил в разговор до того неслышный остяк. – Неправильная. Не ведут себя змеи так. Не останавливаются, не смотрят. Люди ведут, змеи – нет, да-а…
– Так чего теперь, Силантий? Возвертаться? – спросил Матвей.
– Коли попались, сие ужо не спасет, – вздохнул десятник. – Земля-то окрест чужая! – Он размашисто перекрестился и махнул рукой: – Ладно, греби далее. Авось обойдется…
Челнок покрался далее вдоль часто торчащих корней, миновал узкую протоку, каковую Силантий обозначил на ратовище короткой, повернутой влево черточкой, обогнул излучину, выплыл на просторный разлив сажен триста шириной.
– Тихо-тихо… Ты глянь… – Матвей указал на противоположную сторону озерца. Там, полупогрузившись в воду, брела вдоль берега одна из громадных здешних «коров» – ящер с туловищем размером с три амбара, с пятисаженным хвостом и такой же длинной шеей, что заканчивалась совсем маленькой головкой. Издалека казалось – обычной телке впору.
Двигаясь медленно и величаво, громадина то опускала голову вниз, выщипывая со дна охапки водорослей, то вытягивала шею к берегу, сжевывая пучки ветвей и охапки осоки с прибрежной земли.
– Ух ты… В Муром бы ее, – внезапно прошептал Ухтымка. – На полный год всему городу мяса бы хватило!
– Тебе лишь бы пожрать, – хмыкнул в ответ Серьга. – Про весло забыл!
Паренек спохватился, опустил лопасть в воду, гребнул несколько раз подряд, не отводя взгляда от чудовища, отчего челнок потерял направление и вместо того, чтобы плыть вдоль берега, внезапно отвернул на глубину.
– Что творишь, раззява! – рявкнул с носа Матвей, пытаясь своим веслом выправить направление, но не успел…
Гигантская ящерокорова внезапно вострубила, ровно горн, вскинув голову к небу, качнулась с боку на бок, подняв по разливу волну высотой в половину человеческого роста, подняла зад величиной с крепостную башню, взмахнула над поверхностью хвостом. Пахнущая тиной, облепленная ряской и улитками громадина прогудела в воздухе, словно пушечное ядро, и врезалась в челнок, подбросив лодку в воздух и зашвырнув на берег, в самую гущу лещины. Вопли падающих людей слились с треском ломающихся веток, и все пятеро одновременно ухнулись о землю – да так, что и дух вон! Хорошо хоть – не до смерти. Кудеяр и Серьга надолго потеряли сознание, Ухтымка мычал и крутил головой, пытаясь встать на четвереньки, но заваливаясь на бок, Силантий стонал на спине, раскинув руки, Маюни, вметелившись в ствол, отлетел от него на отмель, медленно откатившись в воду.