– В каком смысле? – спросил я и сел. Мне хотелось в ответ его тоже как-нибудь так назвать, но я не знал как, потому что так и не мог понять, что же это за человек.
– В каком смысле? – строже повторил я свой вопрос.
– В прямом и полном! – выкрикнул он. – Ваш друг вас кинул, подставил, разве вы не понимаете?
Я: Не понимаю.
Он: Не понимаете? Объясняю! Ваш друг вас кинул, подставил. Он купил этого продажного следователя, и вас взяли вместо него!
Мне снова стало смешно.
– Какого из следователей? – спросил я, кусая губу, чтобы не рассмеяться. – Какого из следователей вы имеете в виду? У меня их двое.
– Обоих! – закричал он. – И вас взяли вместо вашего друга!
Я: Как это – вместо, не понимаю.
Он: Вы помните, у Толстого в «Хаджи Мурате», где брат пошел служить на Кавказ вместо призванного в армию брата и его там шлепнули… Читали?
Я: Ну, допустим, читал.
Он: Это вам ничего не напоминает?
Я: Ничего не напоминает.
Он: Да это то же самое, только наоборот! Там брат брата спасает, а тут друг друга… кидает! Что вы молчите? Думаете, я вас не понял? Не раскусил? Да прекрасно я вас раскусил! В благородство решили играть? Молчать, чтобы он успел за границей скрыться? Поэтому не говорите им, кто вы есть на самом деле?
Я: Меня просто об этом не спрашивают.
Он: А вас и не будут спрашивать! Им на руку то, что вы молчите! Вас посадят и фамилию не спросят!
Тут я ничего не понял и даже руками развел.
– Но за что меня посадят?
Он: Не за что, а за кого. За други своя, понимаете?
Я: Нет, не понимаю.
(Я поразился проницательности моего сокамерника, но сделал вид, что ничего не понял.)
Он нахмурил брови и раздраженно махнул в мою сторону рукой.
– Да всё вы понимаете! Знаете, вы кто? Вы – «говядина» [27] . Знаете, что это такое?
– Знаю.
– Так вот, вы – новая русская «говядина»!
Извини, старик, я прерву свой рассказ, потому что наш автозак остановился и мой охранник куда-то торопливо отлучился. Куда, не знаю, улицу отсюда не видно, остается только догадываться… Можно ли отсюда убежать? Теоретически можно, но практически нельзя. Да, я так тебе и не рассказал, что в автозаке самое страшное… Возвращается, кажется… Точно. За сигаретами бегал. Что же курят славные наследники графа Лаврентия Берии? «Ява» явская – «Наш ответ Америке» [28] . Поехали дальше? Поехали дальше… А дальше было следующее! Мне не хотелось возражать на его несправедливые и неприятные доводы, просто не хотелось, и я согласился.
– Ну хорошо, пусть я дурак, я дурак, а вы – кто? Кто вы, человек, который вечером говорит одно, а ночью, в одиночестве, совершенно другое?
Сосед непонимающе моргает.
– Что? Что я говорил?
– Вам повторить?
– Сделайте милость.
– Орально, анально и, наконец, вагинально! – выпаливаю я и смотрю – прямо и требовательно.
Слепецкий неожиданно смеется – негромко, смущенно и как-то очень хорошо.
– Ах это… – говорит он, продолжая смущаться. – Это, знаете, когда не выспишься, прицепится какая-нибудь мелодия, «Зайка моя» какая-нибудь, и всё крутится и крутится в голове. А бывает, слова, фраза какая-нибудь, а это заголовок.
– Заголовок? – как похожи мы со Слепецким.
– Ну да, газетный заголовок. Заметка называлась: «Орально, анально и, наконец, вагинально». Она меня так поразила, что я целый день потом повторял. И вот вдруг всплыла и дергается, как поплавок на воде.
Наверное, на моем лице тоже сейчас улыбка. Дурацкая, разумеется…
– Ну и про что же там было написано? – осторожно спрашиваю я.
– А вы думаете, я ее читал? – с насмешливым вызовом отвечает Слепецкий. – Мне вполне хватило заголовка. Но вы спрашивали, кто я. Отвечаю: я заказчик.
Произнеся последнее слово, он как-то вдруг потух.
– В каком смысле? – не понял, а точнее, не поверил.
– В прямом и полном, – вновь ответил мне Слепецкий и прибавил: – Я заказал человека, жертву… – В голосе его вновь появилась твердость и, как мне показалось, даже зазвучала гордость за себя, заказчика.
И тут у меня опустились руки. Я лег и лежал неподвижно, глядя в потолок и размышляя…Вот так: не Мотя и не профессор, а коротко и ясно – заказчик. Страха не было, нет, страха не было ни капли, просто стало внутри как-то пусто. Я много раз читал в газетах про заказные убийства, и всегда в них говорилось, что киллера еще можно поймать, а заказчика – никогда. Я пытался их себе представить… Они виделись этакими Донами Корлеоне, таинственными и могущественными Карабасами Барабасами, которые дергают за невидимые миру ниточки и – пиф-паф! А они, оказывается, вот какие… Меня все это так поразило, что я даже забыл про Визирова. Я закрыл глаза и лежал так довольно долго.
– Евгений, вы спите? Евгений… – голос у него был печальный и виноватый.
Раз не отвечаю, значит, сплю. (Спу, как говорит Алиска.)
А он вздыхает громко и протяжно.
– Простите, я, кажется, погорячился… – говорит он и молчит, дожидаясь, видимо, что я все-таки заговорю. Не дождешься! Заказчик несчастный…
– Хотите, я вам все расскажу?
Не хочу.
Он вновь вздыхает и продолжает – тихо, примирительно:
– Ну, спите, спите… А я все равно буду рассказывать… Но с чего же мне начать? Представьте себе, вам пятьдесят лет, вы относительно здоровы, обеспечены, окружены привычными вещами, и не потеряли жизненный смысл…
Он прислушался, и я задышал ровно и глубоко, как во сне. Но он продолжал.
Он (продолжает): И в один прекрасный день на вашей лестничной площадке поселяется новый сосед. Как в песенке: «В нашем доме поселился замечательный сосед». И вот… он… начинает… сживать… вас… со… света… В буквальном смысле. А когда он отравил Изольду, я…
Изольда – жена? Но она умерла… От фарингита! Да не от фарингита, чёрт тебя дери, погибла в автокатастрофе! Значит, дочь? Он вполне мог назвать свою дочь таким экзотическим ОПЕРным именем. Сосед отравил его дочь? Неужели такое в наше время возможно? От возмущения я сел и посмотрел взглядом, требующим немедленного объяснения.
– Изольда – кто?