– Хо-ши-мин!
Женька в этот момент пришла откуда-то и проходила мимо. (Как сейчас помню – курила.) Остановившись напротив открытой двери ванной, она выпустила дым – пф-ф-ф – и выдала свой вариант:
– А по-моему, просто козел!
Меня это ужасно развеселило, и, отсмеявшись, я стал убеждать ее, что козел – вполне достойное и полезное животное. (Чуть не сказал «общественно-полезное».) Дальше Женька поинтересовалась, где Алиска, и я сказал, что отпустил ее на дискотеку.
– Тогда ты не просто козел, а козел отпущения, – сказала Женька.
Дальше мы немного поссорились (из-за Алиски), и бороду я в тот вечер сбрил. А прозвище осталось. Не то чтобы оно стало моим постоянным семейным прозвищем, но в какие-то моменты всплывает…
Пф-ф, – Женька курит и молчит. Пф-ф, – курит и молчит.
– Я вам звонил, Жень, но не мог дозвониться, занято было все время.
– Ты мне только одно скажи, что ты там задумал?
Я? Задумал? Что задумал?
– Что я задумал, Жень?
– Не прикидывайся дураком, Золоторотов, я по твоим глазам видела – ты что-то задумал.
– Видела? Меня? Когда?
– Вчера. По телевизору.
Вчера? Наверное, позавчера?
– Наверное, позавчера?
– Ты никогда в жизни так не смотрел! Даже когда делал мне предложение – так не смотрел!
Интересно…
– Как? Как я смотрел, Жень?
– Как Павлик Матросов! Я сразу поняла – он что-то задумал…
Ну, во-первых, Женечка, Павлик – Морозов, а Матросов у нас – Александр. «Закрыл амбразуру грудью своего отца». Гера. А Гера видел? Это же самое главное – видел Гера или нет?
– Слушай, Жень, а Гера видел?
– Все видели.
– Скажи, он вам звонил? Гера вам звонил?
– Звонил.
– И что?
– Ничего. Насчет своей машины очень волновался.
– С машиной все в порядке, Жень! Она во дворе отделения милиции стоит. Ее там никто не тронет. А мама? Мама звонила?
– Звонила.
– Что она сказала?
– Что может сказать сумасшедшая маразматическая старуха? – Пф-ф-ф…
Курит. Волнуется. Я знаю свою Женьку. Я хорошо знаю свою Женьку. Она курит так – пф-ф-ф, когда волнуется, а когда волнуется, может наговорить невесть что, но это совершенно не значит, что она так думает, скорее даже наоборот – она говорит то, что не думает. К тому же она устала, дожидаясь меня, измучилась в неведении. Как точно выразилась Валентина Ивановна, «с ума сошла». Сойдешь с ума, если твой близкий, твой родной человек исчез, и от него ни слуху, ни духу…
– Женька, я просил маму, чтобы она позвонила вам, потому что я не мог вам дозвониться… Чтобы она позвонила вам, чтобы вы позвонили Гере и сказали ему, чтобы он срочно уезжал. Скажи, Гера уехал?
– Куда?
– Куда-нибудь: в Харьков к тетушке или в Америку к дядюшке.
– У него есть в Америке дядя?
– Да нет, это я просто так выразился. Фильм «Мой американский дядюшка» помнишь? Я имел в виду родителей его новой жены, которые там живут.
– Ага, я знаю, на Брайтоне. К своим евреям?
А с евреями вот какая история приключилась. Еще до нашей свадьбы я рассказал Женьке про отца, показал его фотографию и к этому присовокупил зачем-то историю про то, как мама излечила меня от моего детского антисемитизма. Никогда она об этом не вспоминала, а тут вдруг (пару лет назад) во время какой-то глупой ссоры неожиданно назвала меня евреем. Я удивился и спросил, откуда она это взяла, и Женька напомнила, мол, с чего бы твоя мать стала это говорить. А Геру она давно евреем называет. Вообще-то, я не считаю это ни малейшим оскорблением и никак на это не реагирую, но Гера-то точно не еврей, по-моему, русский еще может быть евреем, но немец – никогда! (Женька нас так теперь и называет – два еврея).
– Два еврея спасают друг друга. Пф-ф-ф…
– Что?
– Ты спасаешь его, а он спасает тебя.
– Меня?
– Он нашел тебе адвоката в Австралии.
– В Австралии? Австралийский адвокат?
– Не знаю, австралийский или какой. Знаменитый какой-то… Мошонкин.
Мошонкин? Какая странная фамилия. Так это что же, Гера в Австралию рванул?
– Гера в Австралии? Скажи, Жень, Гера сейчас в Австралии?
– Не знаю, где сейчас твой Гера. А ты, значит…
Смеется? Женька смеется? Разве я что-нибудь смешное сказал?
– Я все поняла, Золоторотов, я все про тебя поняла! Тебя ведь не за что сажать совершенно! Ты мухи в своей жизни не обидел. Ты за всю свою жизнь «зайцем» в трамвае ни разу не ездил!
Понимаешь, Жень… Что я могу на это возразить… Ты когда-нибудь задумывалась над тем, что значит – обидеть муху? Отрывать ей лапки и крылышки? В таком случае, мух я действительно не обижал. Но убивал их во множестве – большой хлопушкой, которую сделали по заказу мамы старшеклассники на уроке труда; дело в том, что она терпеть не может мух и не засыпает, если в квартире летает хоть одна. Это что касается мух…
– Я все поняла, Золоторотов, ты решил прикрыть его своей грудью! Как Павлик Матросов…
Ну, это уже слишком!
– Извини, Жень, но не Павлик Матросов, а Павлик Морозов. Но он не шел на амбразуру. На амбразуру шел Александр Матросов. А Павлик Морозов предал своего отца…
– Да знаю я! Все я про тебя знаю… Библии начитался? «За други своя»?
Библия – точно! А я все мучаюсь – откуда это? А это, точно, из Библии…
Но как же хорошо знает меня моя Женька! Даже слишком хорошо… Помнит, все помнит! Помнишь, как мы читали с тобой Библию? Ты читала, а я слушал. Для этого важного дела ты даже завела очки, которыми до того никогда не пользовалась. Очки были старомодные, круглые и, по-моему, без диоптрий. Ты важно водружала их на нос, устраивалась поудобнее на своих огромных тамбовских подушках и, поставив Библию на колени, начинала читать: громко, торжественно и… монотонно… «Ты просто монотонно читаешь», – сказал я Женьке однажды – после того, как она меня локтем в бок разбудила, на что она возразила: «Так читают Библию священники, и именно так ее и надо читать». Моя Женька знает, моя Женька все знает… Это происходило довольно давно, в эпоху ранней перестройки, когда Горбачев начал заигрывать с церковью. У Женьки есть подруга, работала в Доме кино, да она и сейчас там работает, Мира, я прозвал ее авангардом прогресса, потому что все новое, прогрессивное: будь то новая диета, ультрасовременная философия или модная тряпка, которые периодически появлялись и появляются в нашем доме, – все это идет от Миры. Так вот, якобы сам Патриарх подарил Дому кино партию Библий, и по старой дружбе Мира достала Женьке одну. За сто рублей. (По-моему, она ими просто спекулировала. Сто рублей в те времена были деньги не маленькие.)