– С Новым годом, милостивые государи!
И будем мы жить до глубокой старости… Как Пушкин Пущину писал: «И будем мы старые хрычи, а жены наши старые хрычовки». Замечательно! А Женька не поняла, обиделась, за хрычовку обиделась… Но разве плохо быть стариками? Старикам ничего не нужно и ничего не страшно – разве это плохо?
Но… Какие же это остолопы? Это три богатыря, мои старые знакомые! Увлечены беседой, да так, что меня не видят.
Илья Муромец: Сегодня в стране единственный стоящий лидер – это Лужков!
Добрыня Никитич: Не лидер, а просто крепкий хозяйственник. Ему с Москвой повезло…
Илья Муромец: А кольцевая дорога? Построил? Построил!
Добрыня Никитич: Я же говорю – повезло. Москва – деньги шальные… Построил бы он что-нибудь в провинции…
Илья Муромец: Да за одну кольцевую ему памятник при жизни надо поставить!
Добрыня Никитич: Ну вот и ставь. А до президента он еще не дорос.
Илья Муромец: Дорос!
Добрыня Никитич: Не дорос!
Узнают? Нет, не узнали. Да и неудивительно – когда мы встречались в прошлый раз, нас тоже трое было, поодиночке и я бы их не узнал. Поздороваются? Нет. Кто же здоровается с незнакомым человеком? Садятся на свободные стулья в том же порядке, в каком шли: рядом со мной Алеша Попович, посредине Илья Муромец, Добрыня Никитич, как и положено, справа от него. Судя по выражению лица, Алеше Поповичу этот спор неинтересен.
Илья Муромец (Алеше Поповичу): А ты что думаешь?
Алеша Попович (равнодушно): А я давно уже ничего не думаю.
Плохо! Очень плохо. Из-за такого вот равнодушного большинства в нашей стране происходит то, что происходит. Типичный пофигист этот Алеша Попович, так и разит от него гражданской индифферентностью!
Илья Муромец: Лужков – президент!
Я совершенно с вами согласен! Надо смотреть правде в глаза: Ельцин свою историческую роль исполнил, поднял Россию на дыбы, разворошил все, что было можно и нужно, – после стольких лет брежневского застойного болота и бесплодных горбачевских попыток улучшить социализм. Ельцин разбросал камни, Лужков их соберет! И построит из них дома, больницы, ветлечебницы. Единственный недостаток Лужкова, я это повторяю и никогда не устану повторять, единственный недостаток Лужкова – это Церетели! (И Храм Христа Спасителя, конечно.) Стоп, – женщина в черном! Смотрит на трех богатырей и недовольно кривит свои синие губы. Неужели и в глаза назовет их остолопами?
Женщина в черном: Ну наконец-то… Я вас обыскалась… Значит, так, сейчас здесь будет проведено опознание. Сидите прямо и не двигайтесь. Смотреть вперед, выражения лица не менять…
Илья Муромец (весело): Рожи не корчить!
Женщина в черном (строго): Опознание будет проводить ребенок. Девочка…
Услышав слово «девочка», я начинаю слышать собственное сердце. Оно колотится в груди тяжело и гулко. Почему? Не понимаю.
Илья Муромец (Алеше Поповичу): Фильм «Прошу слова» помнишь?
Алеша Попович: Ну?
Илья Муромец: У нее сына убили, а она на следующий день на работу вышла.
Алеша Попович: Ну?
Илья Муромец: Баранки гну!
А что, действительно, отличный фильм! А Чурикова просто гениальная актриса. (Хотя и не мой тип женщины.) Только не понимаю, почему он его вспомнил.
Женщина в черном: Тише!
Илья Муромец (шепотом): Дурацкое занятие это опознание: сидишь, как Ленин в Мавзолее, а мимо тебя идут и смотрят.
Добрыня Никитич: Ленин лежит.
Илья Муромец: А это уже одно и то же…
Я (шепотом): Я тоже считаю, что следующим президентом будет Лужков. По одной простой причине: ему просто нет альтернативы!
В ответ – молчание. Глупо вышло. Еще один милиционер умер. Не смешно. Да и не беда – на его место в строй встанет другой! Все равно не смешно… Какая-то удивительная мысль пришла мне в голову, когда я сидел здесь один, я даже помню ее на вкус: она была горькая и сладкая; нет, не так: она была сладкая и горькая, – откуда-то прилетела, а когда вошла женщина в черном – вылетела… Сладко – это Колька Золотоносов, когда я про него, непутевого, думаю, мои бесконечные недостатки превращаются в достоинства, и от этого я начинаю ощущать в душе приятную сладость. Про Кольку Золотоносова я думал потому, что думал о Цышеве… Я думал о Цышеве, все больше и больше сознавая, что именно он и есть мой Колька Золотоносов, по всем приметам – он, а потом до меня дошло, что если нет больше Цышева, то, значит, и Кольки тоже больше нет…Отсюда и горечь. Причем сначала я почувствовал горечь, и только потом до меня стало доходить… Какое же у Кольки было отчество? Алексеевич, как у тебя! Алексеевич, конечно…
Золотоносов
Николай Алексеевич
Значит, я буду дальше жить один? Выходит так… Как сказал товарищ Сталин: «Других писателей у меня для вас нэт». Других двойников у меня для вас тоже нэт. (А интересно: когда погибает твой двойник – это трагедия или статистика?) Прощай, друг мой Колька, мы прожили с тобой долгую и счастливую жизнь. А вот наконец и девочка… Косички! Как давно я не видел обычных девичьих косичек. (Алиска с Женькой категорически против косичек, а я за. И против школьной формы они, а я и тут за!) Как давно я не видел ребенка, одетого в школьную форму! С ней беда, с этой школьной формой, точнее, с нашей швейной промышленностью беда: то гнали ширпотреб, а то вообще ничего, я даже хотел в Минлегпром письмо написать, напомнить важным дядям и тетям, что школьная форма нужна, школьники должны выглядеть как школьники, а не как неизвестно кто, просто надо не забывать, что современные дети совсем не такие, какими были мы, они не безликая серая масса, а личности и индивидуальности, и к тому же все время растут, причем по отдельным своим частям, и это тоже надо учитывать: то руки, то ноги, а у моей Алиски ни с того ни с сего стал расти нос, откуда что берется? Девочка с косичками проходит мимо как-то странно, боком, и походка странная, на цыпочках, и идет, опустив глаза, как грузинская девушка в народном танце. А школьная форма ей велика. Нет, я не видел эту девочку! Ни пятого апреля и ни в какой другой день. Это у меня на фамилии памяти нет, а на зрительную я пока не жалуюсь. Тем более – на девочек. Возможно, для кого-то они все на одно лицо, но не для того, у кого ребенок – девочка. Как кто-то сказал: «Только живя в Китае, различаешь китайцев по лицам». Нет, я не видел этой девочки. Никогда и нигде. Уходит. Прощай, девочка.
Илья Муромец (Алеше Поповичу): Ну, что ты думаешь?
Алеша Попович: А я ничего не думаю.
И снова тягостная тишина. Это уже не милиционер умер, а целый взвод ОМОНа взлетел на воздух. Где же женщина в черном? Заявляю со всей ответственностью: никогда и нигде я не видел этой девочки!
Илья Муромец: Ты вчера телевизор смотрел?
Добрыня Никитич: А как же!