Но Ричард еще не сел на свой трон, остался стоять перед ней лицом к собравшемуся двору.
– Милорды и миледи! – выкрикнул он звенящим голосом. – Я хочу сейчас перед вами выразить глубочайшую благодарность моей матери-королеве, которая так умело управляла королевством в мое отсутствие. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы воздать ей должное, но вас я прошу помнить: мать особенно дорога мне – и относиться к ней соответственно.
Глаза Алиеноры были полны слез, когда она поднялась и присела в реверансе под шумные возгласы одобрения зала. Прошло какое-то время, прежде чем в глазах у матери-королевы прояснилось и она смогла увидеть торжественные церемонии в честь приезда короля.
– А теперь, миледи, – сказал ей вполголоса Ричард, когда все закончилось, – давайте уединимся. Я хочу облегчить душу.
Как только они остались наедине в его громадных покоях, которые Алиенора приказала убрать к приезду сына с подобающей роскошью, Ричард взял ее руки в свои и посмотрел на мать беспокойным взглядом.
– Миледи, я знаю, что своим мятежом против отца я заслужил неодобрение многих добрых и мудрых людей, – признался он, и его сильное, красивое лицо чуть покраснело. – И ты тоже осуждаешь меня за это?
Несколько мгновений Ричард снова казался маленьким мальчиком, который просит прощения за какую-то глупую выходку. Только тут была не детская глупость: он объявил жестокую войну собственному отцу, нарушив все законы – Божеские и человеческие, – и Алиенора с трудом могла совместить это с образом ее обожаемого сына, каким бы справедливым ни было его дело. Она часто напоминала себе, что, если бы не мятеж Ричарда, Иоанн остался бы верным отцу и Генри не пришлось бы переживать это последнее горькое предательство. Но Генри, конечно, был не прав, изначально не прав…
– Я ничего не отвечу, пока не выслушаю тебя, – осторожно сказала она.
– Тогда узнай вот что, матушка. И дня не проходит, чтобы я не мучился мыслями о том, как поступил по отношению к отцу… Но если вернуть время назад, я поступил бы так же. А теперь отца нет, и я уже не могу исправить отношения между нами. Но чтобы загладить мои неправедные деяния, я сделаю все, что в моих силах, чтобы почтить тебя как мою мать. И надеюсь, моя покорность тебе поможет искупить мою вину перед отцом. Достаточно ли этого? Можешь ли ты простить меня?
Алиенора с любовью заглянула в глаза сына:
– Да, Ричард, конечно. Господь учит нас, что ошибки – это дела людские, а прощение – дело Божественное. Когда мы виделись с твоим отцом в последний раз, мы простили друг друга. Я не могу отказать в том же и тебе – его и моему сыну. И я уверена, если Генри оказался на небесах и смотрит теперь на нас, то он тоже прощает тебя. – Алиенора опустилась на стул, эмоции переполняли ее. – Это напоминает мне об одном пророчестве Мерлина. Никогда не думала, что оно сбудется. Там сказано, что «орлица распавшегося союза» в третьем птенце обретет радость. Я долгие годы размышляла над этим. Но теперь знаю наверняка, что я и в самом деле эта орлица, а распавшийся союз – мой брак с твоим отцом… Я давно подозревала это, но знала, что последняя часть пророчества еще должна сбыться. И вот она сбылась. Это ты, Ричард, мой третий сын, мой третий птенец. И в тебе сердце мое обретает радость. Ты вознесешь мое имя к великой славе, как предвидел пророк.
Король посмотрел на мать завораживающими светло-голубыми глазами.
– Нет, миледи, – сказал он. – Если кто и вознес твое имя к славе, то это ты сама.
Старая дама беспокойно зашевелилась во сне, и молодая монахиня, сидевшая рядом с кроватью, встревоженно посмотрела на нее, оторвав глаза от часослова. Трудно было поверить, что эта хрупкая, с пергаментной кожей, старая женщина и есть легендарная королева Алиенора, жена двух королей и мать двух других; великая Алиенора, чья знаменитость – или дурная слава, в зависимости от того, чему верить, – распространилась на весь христианский мир и за его пределы. Великая Алиенора, которая теперь была скромной Христовой невестой.
Сестра Амис поднялась и, разгладив тонкое шерстяное одеяло и выбеленные хлопковые простыни и поправив головное покрывало старой леди на подушке, пробормотала молитву о ней. Алиенора была очень стара, полных восемьдесят два года – огромный возраст для любого человека, и ее великолепное здоровье и энергия в конце концов уступили времени. Она существовала, не чувствуя мира, за ней ухаживали сестры по религии в ее любимом монастыре Фонтевро, этом благодатном убежище среди роскошной лесистой долины реки Луары.
В дверь заглянула мать настоятельница Матильда Богемская.
– Как наша сестра? – спросила она.
Молодая монахиня опустилась на колени:
– Спит, матушка. Слава Господу!
– Она уже не проснется, – предсказала Матильда. – Это благодать Божья. И никогда не узнает, что ее бездарный сын король Иоанн потерял Нормандию, которая перешла к французам. Мы должны благодарить Бога за такое милосердие. – Настоятельница подняла руку в благословении и отправилась по другим своим многочисленным делам.
«Они считают, что я не слышу, – подумала Алиенора, – лежу здесь без чувств в ожидании вечности. Но истина в том, что я слишком устала для человеческого общества. Я примирилась с моим Создателем и готова предстать перед Его судом. Я исповедовалась, грехи мне отпустили, я готова к путешествию. Теперь уже скоро. Остались только мои воспоминания. Есть что вспомнить – много чего случилось за мою долгую жизнь, и я не всегда вела себя по-умному. Истинной мудрости меня научили долгие годы жизни и трудное заключение. Нелегко далась эта наука. Ах, как же сладко быть молодой и глупой, любить и быть любимой, гореть страстью… – Алиенора снова пошевелилась, ее старое тело даже теперь помнило это. – Да, есть и о чем пожалеть. – Она вспомнила о последствиях своих глупостей. – Я бы многое хотела изменить. Я бывала слишком несдержанной, подчинялась страстям, забывала о нуждах других. Бедный Людовик… Я принесла ему много бед, этому робкому, склонному к монашеской жизни правителю, каким он был. А Генри… Чего только мы не делали друг с другом? И каким образом все это закончилось так, как закончилось? Потом Ричард, мой золотой сын с львиным сердцем, самый мой любимый… Но как рано он умер, меня жестоко лишили его – он пал, убитый стрелой из арбалета. Мы скоро воссоединимся с тобой, мой любимый принц…»
Тело, лежащее на узкой кровати, издало что-то похожее на рыдание, и молодая монахиня подняла глаза, но Алиенора, казалось, лежит совершенно спокойно.
Ричард теперь в руках Господа, и она вскоре будет там же. Алиенору держало только воспоминание о Генри. Их отношения были отравлены такой горечью, что легко можно забыть о том, как замечательно они жили прежде – до того, как измены, всепожирающая ненависть и мятеж разделили их. Но сейчас, в самом конце, она хотела вспомнить, проникнуться тем счастьем, которым они наслаждались на первых порах, когда все только начиналось. И в тысячный раз пыталась понять, что же не задалось между ними. Но сомневалась, что это удастся.