Сама не своя от страха, Светлана Васильевна выполнила приказ и поднесла тяжелый зеркальный квадрат к голому лицу и лысой голове монаха.
В отличие от библейского Самсона, потерявшего свои волосы, а вследствие того и силу и очень от этого страдавшего, о. Мартирий, кажется, не расстроился, быть может, потому, что силу потерял первой, будучи еще лохматым и бородатым. На его тонких бескровных губах проявилась едва заметная улыбка и, узнав себя, он это подтвердил:
– Я.
Светлана Васильевна очень тогда обрадовалась, ведь о. Мартирий практически не разговаривал. Постоянное его молчание тревожило женщину и даже пугало, иногда казалось, что ее духовный пастырь не хочет больше с ней общаться, но главный кардиолог Тяпкин объяснил однажды, что от вызванного разговором напряжения может оборваться тот последний волосок и тогда больной в одно мгновение умрет.
Данное объяснение слышал и о. Мартирий, но при этом не прореагировал на него как внешне, так и внутри себя.
О. Мартирий не боялся смерти раньше, кажется, и теперь он ее не боялся, а не говорил не только из-за крайне бедственного физического своего состояния, но, может быть, еще и из-за того, что все слова, которые должен был в своей жизни сказать, в личных беседах и публичных проповедях он уже сказал.
Три последних своих слова, составивших странную и загадочную фразу, о. Мартирий произнес еще до шумного и скандального изгнания о. Мардария из больницы.
– Суров русский бог.
Непонятные эти слова были произнесены прочувствованно и обреченно, как завещание.
Услышав их, о. Мардарий хотел тут же данное утверждение оспорить и, вскинув ручки, открыл уже рот, но встретившись взглядом со своим другом и братом и мысленно с ним согласившись, заплакал.
В больнице о. Мардарий вел себя вызывающе и недостойно.
Вызывающе – для священника и недостойно – для современного человека, мужчины, какой он ни есть.
Время от времени толстяк выкрикивал вдруг: «Не отдам!» – глядя при этом не куда-нибудь, а вверх, и в голосе его звучали возмущение, обида и даже, страшно сказать, угроза, его полная детская ручонка вскидывалась опять же вверх и почти сжималась в кулачок.
Кому грозил дьякон?
Нет, мы даже не станем пытаться на этот вопрос отвечать!
Недостойное поведение толстяка выражалось и в бесконечных и обильных слезах, на которые вряд ли способна самая слезливая женщина. Вот так плачет, плачет, а потом как закричит: «Не отдам!»
О. Мардарий постоянно мешал медперсоналу, путая нянечек с врачами, пытаясь при этом всем объяснить, сколь много значит земное существование о. Мартирия для православия и России, но объяснения те состояли почти сплошь из одних «нат», так что никто ничего не понимал, да и не хотел понимать. Все это было так неприятно, что даже Светлана Васильевна попеняла своему в недавнем прошлом любимцу:
– Да будьте же вы, наконец, мужчиной, отец Мардарий!
– Не могу-нат, – честно признался толстяк и вновь заплакал.
Кончилось это тем, чем должно было кончиться – о. Мардария выставили за больничную дверь.
«У нас здесь не души лечат, а больные органы», – презрительно проговорил кардиолог-атеист, и уставшие от безделья дюжие охранники с удовольствием выволокли и вытолкали вон упиравшегося всеми четырьмя конечностями, цеплявшегося за всякую неровность, белугой ревущего о. Мардария. И так получилось, что дебошир сразу попал в руки подъехавшего в тот момент к больнице на черном мерине о. Пуда со своими присными.
И. о. о. настоятеля специально прибыл туда, чтобы, как он сказал, «лично проверить факты».
Факты при проверке подтвердились.
Не только о. Пуд, но и все епархиальное начальство, которому надоели «подвиги» о. Мартирия, было за немедленное расстрижение мятежного монаха, но исключительно из гуманных соображений дело было отложено до его выздоровления.
Что же касается его всегдашних заступников, то о. Афанасий-старый не знал ничего в своей Америке, а о. Афанасий-новый знал, но молчал, так как служил настоятелем храма на каком-то сверхсекретном предприятии и не имел права никак себя проявлять. Так что, оставаясь монахом, о. Мартирий как бы уже монахом и не был, и возможно, ощущая это, так неожиданно прореагировал на отсутствие своих «влас и брады».
Что же касается о. Мардария, то применение к нему столь суровых мер даже не обсуждалось. Если не считать публичного порицания о. Пуда да постоянных насмешек и травли братии, толстяк легко отделался.
Но оставаться в обители не пожелал сам, попросив, чтобы его перевели в другой монастырь «куда-нибудь подальше-нат».
И начальство пошло навстречу – в скором времени его перевели во вновь открытый монастырек где-то на севере Казахстана, в котором братия состояла из бывших воинов-интернационалистов во главе с бывшим политруком. Сомнительно, чтобы о. Мардарий долго протянул в голой степи, где днем плюс пятьдесят, а ночью ноль, среди искалеченных войной неофитов при церковно-армейской дисциплине. Сам же он подобному назначению радовался, уверенный, что по закону сообщающихся сосудов оттянет на себя часть страданий своего болящего брата, чем поможет ему встать на ноги и продолжить свое служение.
Известно, откуда и куда бы в нашей бескрайней стране ты ни ехал, путь твой будет лежать через Москву. Вот и о. Мардарий, направляясь из К-ской области в Казахстан, оказался в городе, в который так когда-то стремился. Он должен был в Патриархии получить какие-то документы, и первым человеком, кого о. Мардарий там встретил, был именно тот, кого больше всего боялся в Москве встретить, а именно епископа Иоанна.
Четвероюродный дядя расцеловал своего четвероюродного племянника, укоряя за то, что тот так долго себя не проявлял, и в тот же день определил опешившего дьякона на службу в свой «департамент».
Но, разумеется, встреча о. Мардария с епископом Иоанном случайной не была, его там ждали.
Вы спросите, откуда в первопрестольной, в самой Патриархии узнали о том, что произошло в далекой и глухой К-ской епархии, в забытом богом «Ветерке»?
Оттуда, откуда все узнали – из газет!
Понятно, что организовали утечку нежелательной для церкви информации А. П. Яснополянский и И. Р. Босх, которая много писала и часто публиковалась. Либеральная пресса всласть покуражилась тогда над церковниками.
Так, в «Ежедневном бизнесмене» вышла редакционная статья под названием «Клерикальная контрреволюция», а в «Столичном молодежнике» были напечатаны две ехидные заметки о том, что наш находящийся в упадке спорт может спасти только церковь. Первая называлась «Поп-тяжеловес», а вторая, о чем автор данного повествования сообщает не без некоторого смущения, – «Только лишь некоторые последствия»…
Лишь истинные коммунисты в своем центральном органе «Русская Правда» дали гневную отповедь либералам. В обстоятельной статье под названием «Только в здоровом теле может быть здоровый дух» они доходчиво объяснили, как много значат физкультура и спорт для духовного роста тех, кому «в грядущем двадцать первом веке предстоит вернуть Россию на правильные рельсы».