– Посторонитесь, мадам, – воскликнул Дед. На него из-за плеча взглянул наглый смазливый мальчик, хулигански накрасивший глаза и окунувший рот в губную помаду.
Дальше Дед затормозил у открытой настежь двери «четвёрки», успел заметить висевшие на окне вполне всамделишные лифчики, белый и чёрный, и белый парик, валявшийся на матраце.
Ещё не оправившись от первой волны шока, у поворота коридора Дед столкнулся лицом к лицу со вторым Оно, шедшим на него с тряпкой в руке. Это оно тоже было высокое, тонконогое, в парике, с накрашенными губами. Оно было чем-то недовольно и бурчало. За ним шёл дежурный смены, капитан, тот, который принимал Деда в 00 часов 20 минут первого января.
Капитан улыбался.
– Во что превращаются наши тюрьмы, капитан! Куда мы катимся! Такое впечатление, что это Соединённые Штаты Америки.
– Да, мы тоже шокированы, – сознался капитан. – Первый раз таких принимаем. А что делать, по суду им дали четверо суток за то, что склоняли к сексуальному акту!
– Ну да, шокированы, но быстро приспособили их к уборке помещения.
– Не без этого, – улыбнулся капитан. – Пусть хоть какая-то польза от них будет. Мы были вынуждены вселить их двоих в шестиместную камеру, создав тем самым неудобства другим заключённым.
– Они ещё духами здесь всё завоняли, – Дед брезгливо повёл носом.
– Не без этого, – сказал капитан.
«Чего он как тупой», – подумал Дед, но, поглядев на улыбающиеся рожи ментов, понял. Менты довольны тем, что в учреждении появились трансвеститы. Извращенцы скрасили немного ментовскую жизнь.
Во дворе было темно и люто холодно. И снег выпал большой. Мусора было много. Все две недели Нового года мусор не убирали. Мусор лавиной вылился из двух баков на снег.
Дед вошёл в свою «шестёрку» победителем.
– Я видел трансвеститов! – воскликнул Дед, остановившись в центре камеры.
Все лица обратились к нему.
– Как они? (Бомж Василий.)
– Полы моют. Менты их запрягли. Такие наглые стройные пацаны в сетчатых колготках и женских трусах. На платформах расхаживают.
Обитатели камеры зашевелились.
– Надо посмотреть, – сказал Василий.
– Чёрт те что! – Дёмушкин улыбался, читал лёжа какие-то свои бумаги наверху у окна.
Длинноволосый Сергей неотрывно впился взглядом в «Анну Каренину», только на бок повернулся, спиной к камере. Где он там пребывал, в каком месте романа?
– Ну на баб-то похожи? (Азербайджанец Эдик.)
– Разврат! – армянин Гарик встал и протёр глаза. Пошёл к дальняку, чуть пошатываясь от сна.
Дед предполагал, что трансвеститы произведут на них большее впечатление.
2
На завтрак кормили пшёнкой. Дед съел пшёнку с неподдельным аппетитом. После завтрака в камере стало посвободнее. Бомжи и ещё человек пять из интернационала племён, обитавших в камере, отправились чистить снег. Им не очень хотелось, у бомжа Сергея было совсем злое лицо, оторвали его от «Анны Карениной». Узбеки пошли, все три безропотно, а вот казах в клетчатых штанах, новенький дагестанец (Нур-Мухаммед было его имя, высокий, орлиный нос) и армянин и азербайджанец не пошли. Начисто отказались.
– Я гражданин эРэФ, – сказал дагестанец. Как отрезал.
Гарик вообще и носом не повёл, когда мент укоризненно стал рядом с его койкой. Мент постоял и отошёл.
– Чего не пошёл-то? – сказал Дед. – Там хорошо, морозец, только и размяться.
– Не обязан, – буркнул маленький армянин.
Дед стал записывать свои мысли, забравшись на верхнюю палубу. По сути, ему оставалось отсидеть сутки и ещё часов десять до вечера следующего дня. Но вот будущее представлялось малопонятным. «Будет ли власть далее ужесточать репрессии по отношению к “Стратегии” и ко мне лично? – записал Дед. – Как там адвокат Тарасов говорил, придя ко мне сюда, в “спалке” у ментов? Он говорил: если власть решилась на произвол… Нет, Тарасов употребил другое слово, “оговор”, или “подлог”, то от них можно ожидать чего угодно, и того, что подложат наркотики, а то и патроны. Тарасов сам был одним из них, всё-таки следователем по особо важным делам. Полковник МВД в отставке, работал с Гдляном и Ивановым, знаменитыми в 90-е годы следователями…»
«Подложат, не подложат, всё равно ты, старый упрямый парень, будешь делать то, что считаешь нужным. Без устали сплачивать различных протестных людей на Триумфальной. Это такая твоя работа сейчас. Алексеева подпортила тебе твою работу, увела часть либералов обратно в их гетто. Не столь важно, наивна ли она и её наивность использовали, либо она не наивна, но тщеславна, высокомерна и власть использовала эти её качества. Им удалось расколоть “Стратегию”».
«Не следует останавливаться на неудачах», – сказал себе Дед и захлопнул тетрадь.
Дверь в камеру открыли.
– К вам гость …ард…инович, – провозгласил, улыбаясь, сержант в шапке.
Из-за спины сержанта вошёл, улыбаясь, старый знакомый Деда, Васильич. Только он был в гражданском, а не в милицейской форме.
– Господи, Васильич! Товарищ капитан!
Дед спрыгнул с верхней палубы и, сунув ноги в ботинки, подошёл.
Они подали друг другу руки и даже обнялись слегка. Дед обнялся с ментом!
– Здравствуйте …ард…инович. Вот прослышал, что вы опять здесь, и приехал вас повидать.
– А я спрашивал про вас. Мне сказали – перевёлся ближе к дому.
– Да уж, перевёлся, как же! Меня уволили, сократив мою должность. Теперь я в другом спецприёмнике лямку тяну. А здесь моя дочь служит. Зайди, Вера! – сказал Васильич в коридор.
Зашла улыбающаяся черноволосая девка в милицейском тулупе.
Милиционерша и Дед пожали друг другу руки.
– Много о вас от отца слышала, – сказала Вера.
– Мы же потомственные. Куда её ещё отдавать, – оправдался Васильич.
– Как вы тут? Всё в порядке?
– Завтра выхожу уже.
– Слышал, слышал про Новый год. Всё упорствуете.
– Другого выхода нет. Свободы так просто не даются.
Дед знает Васильича с первого своего заезда в спецприёмник по административке. Тогда они ещё помещались на Гиляровского, кажется. Васильич, верный читатель прохановской газеты «Завтра», пришёл в камеру к Деду тогда в первый раз, поговорить. Да так и простоял рядом с открытой дверью больше часа. Потом ещё пришёл, на следующий день. Дед не пытался распропагандировать пожилого капитана милиции. Это капитан мог бы, при желании, распропагандировать Деда. На самом деле они обменивались мнениями о стране. Это были красные мнения. И патриотические мнения.
Оба, и Дед, и Васильич, хотели, чтобы в стране было больше равенства и справедливости. Васильич профессионально жаловался, что на милиции воду возят, нагрузили её как ломовую лошадь, всё на МВД свалили, и менты изнемогают.