Итак, пять тысяч в декабрьский день на уже украшенной ёлкой холодной площади. Численность для столицы полицейского государства небывалая. Сама численность протестующих напугала милицейское начальство и рядовых омоновцев.
Что же там происходило? Молодёжь явилась на Манежную без определённого плана действий, никем не руководимая. Кто-то поместил в Интернете предложение собраться на Манежной. Это предложение размножили, перепостили. То, что пришло так много людей, свидетельствует о степени негодования и возмущения фактом убийства и бездействием милиции. Можно говорить даже о попустительстве милиции. Предложение собраться на Манежной в обычный, какой-нибудь другой день, никто бы и не услышал, и не пришли бы, но по горячим следам убийства, разгневанные, пришли многие.
Милиция окружила собравшихся. А те не знали, что делать, стояли и глухо ворчали. Стали переругиваться с милицейским оцеплением. Затем стали выкрикивать кричалки. Толпа редко блещет интеллектуализмом, кричалки были незамысловатые: по свидетельству милиционеров, чаще всего звучал мат в адрес милиции. Второе место по количеству занимали уже оформленные лозунги против той же милиции – виновников несправедливости, зато, что отпустили убийц. И только часть лозунгов была направлена против кавказцев.
Милиционеры попробовали наступать на молодёжь, сгрудившуюся на площади на возвышении вокруг купола подземного торгового центра. Молодёжь слабо побросалась немного в милиционеров игрушками с новогодней ёлки и пластиковыми бутылками, как правило, пустыми. Пытались оградить себя от милиции милицейскими ограждениями.
Милиция и ОМОН действовали всё наглее, потому что, как волки, поняли, что овцы не оказывают сопротивления. Младшие командиры ОМОНа, как это принято в Российской армии, не пылали желанием проявлять инициативу, правильно опасаясь, что за инициативу могут наказать. Высшее командование тоже не торопилось на площадь. Наконец свежий, ещё новоназначенный главным московским милиционером, генерал Колокольцев (Дед познакомился с ним в новогоднюю ночь с 2009 года на 2010-й, кто ещё помнит, когда задержали Мохнаткина) всё же явился на Манежную. Появился и официальный представитель ГУВД Москвы полковник Бирюков. Вот тут и началось избиение молодёжи милицией и ОМОНом. А вовсе не наоборот, как потом представила власть. Ментам был отдан приказ избивать безжалостно, чтобы неповадно было.
Процесс открылся, таким образом, 7 сентября, и Дед стал ходить на процесс. Потому что главными обвиняемыми на процессе оказались его парни, активисты «Другой России». Игорь Березюк, Руслан Хубаев и Кирилл Унчук. Вначале Дед выступил свидетелем защиты, а потом зачастил на каждое заседание.
Следователи тщательно отобрали нацболов, заметив их на видео– и фотоматериалах с Манежной, чтобы сделать их виновными за массовые беспорядки и «погромы». В СМИ появились интервью крупных милиционеров, депутатов и министров, в которых эти государственные мужи называли виновными за погромы на Манежной леворадикалов, нацболов. Версия эта была прямо противоположна и первой версии власти, и версии либеральных СМИ, и версии националистов.
Власть утверждала, что на площади произошли массовые беспорядки. Дед же, посмотрев в суде видеоматериалы, на их просмотре настояли адвокаты, увидел растерянную толпу молодёжи, окружённую отрядами милиции. Отряды время от времени делали быстрые вылазки в гущу молодёжи, выхватывали жертву и убегали, уволакивая её. Вылазка сопровождалась обильными охаживаниями дубинками всех, кто попадался по дороге. На фоне красной декабрьской зари опускались, подымались, обрушивались эти орудия, нанося удары по несчастливому объекту. Избитых, схватив за воротник, за часть одежды, за руку или за ногу, волокли по ледяной поверхности площади. Волокли в плен. Как трупы.
Либеральные СМИ (либералы немедленно открестились от «погромщиков» Манежной) соревновались в количестве гнусностей, сказанных о парнях, пришедших на площадь. Приписывали собравшимся нападения на неназванных кавказцев, по неизвестной причине оказавшихся на площади. Дед не увидел никаких нападений и не увидел никаких кавказцев. И никакого погрома. Разве ощипанная до высоты человеческого роста ель – это погром?
Националисты, ну что с них возьмёшь, велик был соблазн присвоить себе этот первый такой массовый протест, они и присвоили. Националисты раскудахтались, расхвастались в блогах в Интернете и везде, где только можно, что вот они «вывели» на площадь крутых ребят, футбольных фанатов, это вам не митинги на Триумфальной, тихие на Триумфальной. И это была ложь нациков. Толпа на Манежной не нападала на полицию. Большая масса собралась наверху вокруг купола и пыталась лишь защититься полицейскими ограждениями от нападений милиции. Никаких мускулистых и крепких ребят, закалённых в фанатских стычках, Дед не увидел. Не было таких.
Разумнее всех повели себя его нацболы. Хубаев, есть кадры, пытался говорить с Бирюковым и Колокольцевым, призывая их прекратить избиение и дать возможность людям покинуть площадь. Березюк защитил группу молодёжи от избиения, поставив между атакующей милицией и избиваемыми, бегущими прочь, полицейское заграждение. Несмотря на то, что изначально государственная пропаганда заявила, что Манежная – дело рук националистов, расистов-ксенофобов, футбольных фанатов.
Круто перестроились, потому что отдали приказ перестроиться. Сама манна небесная упала в руки следователей в виде троих нацболов на Манежной. К тому же двое из троих в разное время были охранниками Деда. Третий – Хубаев, бывший руководитель Мурманского отделения партии, только что вышедший из тюрьмы, где отсидел 4,5 года, был старый нацбол, ещё эпохи НБП, в партию его, восемнадцатилетнего подростка, принимал когда-то Дед.
«Руслан Тамерланович…» Дед вспомнил, что его внимание остановило отчество. Затем он посмотрел тогда на фотографию, тоненький темноглазый мальчик. Деду всегда нравились экзотические отчества, у него самого было такое. С партбилетом Дед послал парню в далёкий холодный Мурманск тёплое приветственное письмо. Дед всегда писал свои письма от руки, лично, крупным почерком, Тамерланович ответил ему. На каком-то из съездов партии они познакомились. Тамерланович попортил немало крови мурманским ментам и эфэсбэшникам. Верный солдат партии, Хубаев никогда не был замешан ни в одной внутрипартийной распре. Наконец, подложив ему патроны, а потом наркотики, мурманские правоохранители упрятали его за решётку на долгих четыре с половиной года.
Вышел он осенью 2010-го, вышел с обритой головой, твёрдым, широкоплечим, сильным мужиком. Явился, отрапортовал, мол, готов выполнить любые задания партии.
Выходить на Манежную партия не призывала, более того, кого успела, тех предостерегла, чтоб не лезли. Не всех успела, потому что все события после убийства Свиридова пронеслись в какие-нибудь сутки, и наиболее пылкие и любопытные нацболы не сумели удержаться от Манежной.
Березюк, быстрый, всегда бегущий Игорь, худенький жилистый паренёк из Белоруссии, был запечатлён на Манежной, скорее, в выигрышном для рассмотрения дела виде: его тащили всякий раз менты в шлемах. Менты устрашающего вида, с дубинками и без. Но суд-то в России особый – это костлявая жилистая рука государства, от государства он у нас не отделён, так же как и церковь, так же как и политические партии не отделены.