Эта женщина мне определенно нравилась! Обидно, если придется в ней разочароваться.
Мало обращая внимания на рытвины и ухабы, Екатерина быстро покатила вперед. Друзья значительно ее опередили, пронесясь мимо меня с грозным рычанием.
Одной рукой лихорадочно опуская стекло, другой я судорожно надавила на сигнал. Когда она почти поравнялась с машиной, я крикнула в окошко изо всех сил:
— Лозовая!
Так меня остановил Аладушкин.
Рокерша пролетела мимо и затормозила настолько резко, что «Хонду» развернуло поперек дороги.
— Екатерина! — еще раз крикнула я, вылезая из машины.
Она вгляделась в меня, сдвинув брови, не узнала (откуда же!), и, сочтя дальнейшую задержку нецелесообразной, «дала коню шпоры» и умчалась, оставив после себя клубы пыли.
Ну нет, на этот раз планы изменению не подлежат! Тем более что причин для их изменения я не нахожу.
Для разворота машины по этой чертовой грунтовке потребовалось время, хоть и действовала я с лихорадочной поспешностью, и, когда выбралась на шоссе, от рокеров осталось лишь яркое воспоминание.
Моя «девятка» — машина резвая, но какой автомобиль может сравниться по скорости с хорошим мотоциклом на хорошей дороге, особенно если оседлан он хорошим наездником, не боящимся выкручивать до предела рукоятку газа.
Быстро переключая передачи, я разогнала машину до свиста рассекаемого воздуха, до ровного гула колес, до отстающего, сместившегося назад рева двигателя. Однокадровым миражем мелькнула мимо полянка, на которой я благодушествовала в шезлонге. Деревья по обочинам слились в единую ленту с неразличимыми подробностями. Это была полуезда-полуполет, только потряхивало на плавных неровностях и тогда, несмотря на злой азарт погони, замирало сердце, как в детстве на больших качелях. Встречные машины жались в сторону — от греха подальше. Попутных, к счастью, пока не попадалось.
Неприятно заскрежетали тормоза — дорога изогнулась широкой дугой, и начался пологий подъем, разогнаться на котором до прежнего темпа оказалось непросто. Что дальше? Летное поле аэропорта, спуск к Волге — и все, приехали. Неужели они успели где-нибудь свернуть?
Когда я миновала еще один поворот, в который, не желая слишком сбрасывать с натугой набранную скорость, вписалась не без труда, мимо меня промелькнула никуда не спешащая никелированная «Хонда». Бить ногой по тормозам не имело смысла, и остановилась я плавно.
Остановилась и Екатерина, не доехав до меня с десяток метров. Как кстати, что рядом нет ее дружков!
Не захлопывая дверцы — а вдруг вздумается ей продолжить гонку, — я подошла к ней почти вплотную. Она — в черной коже, я — в белом шелке, здорово!
— Кто ты такая? — негромко спросила она хрипловатым голосом, оперевшись локтями о высокий штурвал.
Примерно сутки назад этот вопрос задал мне Кирилл Семиродов. Ему я не ответила…
— Иванова.
— Петрова, Сидорова… — иронично продолжила она, покачав опущенной головой, а когда подняла ее, я поразилась ее глазам — светлым и колючим, как иглы. — И чего тебе надо, Иванова?
С такой, как она, надо держаться собранно и твердо, а то вмиг сомнет и растопчет. Впервые встречаю даму моих лет — нет, даже моложе — и с таким характером.
— Не торопись, Екатерина, — я упрямо не отводила от нее взгляда. — Не уезжай. Давай с тобой поговорим.
— О чем? — Вопрос задан осторожно, почти вкрадчиво.
Тут не увильнешь, раскусит сразу — и поминай как звали.
— О Семиродовых.
— Давай.
Она достала сигареты, щелкнула зажигалкой и прищурилась от дыма. Жаль, мои в машине остались.
— Я тебе не враг. И им — тоже, — начала я, но она молчала. — В чем причина ваших разногласий?
— А мы имеешь право задавать мне вопросы? — В ее тоне чувствовалась нескрываемая неприязнь.
У меня зачесались пальцы, так мне захотелось снять косынку, чтобы продемонстрировать ей свои раны и рассказать обо всем. Нет, нельзя. В этом случае я окажусь просительницей, которой можно отказать. А коли можно — откажут непременно. У нее на лице явно написано, что это не мое дело.
— Я имею это право, потому что могу повлиять на исход событий.
— Вот как. Значит, Кирилл решил обратиться за поддержкой? И в чем же ты успела разобраться?
— Не время пока делать выводы. Скажу одно — дом твоего деда может сгореть.
Сдержалась она с трудом, я это видела. Только зубы стиснула, выпуская дым из ноздрей.
— Ты думаешь, что после этого я останусь ни с чем?
— Нет. Не останешься. Если всерьез надеешься заполучить капли…
Видели бы вы, как она вскинулась! Даже сигарета вылетела из ее губ и, осыпав пеплом грудь, шлепнулась на асфальт.
— Вы и о них знаете?! Я убью Кирилла! Убью его, пса!
Она не кричала, это было похоже на стон, и последние слова я едва разобрала сквозь грохот мотора.
Задерживать ее, взбешенную и испуганную, не было смысла, и я едва успела посторониться, еле увернувшись от взявшей старт «Хонды».
Оставалось только смотреть ей вслед, наблюдать, как, удаляясь, уменьшается и теряет с расстоянием четкость очертаний ее фигурка с развевающимися по ветру волосами. Нравится мне Лозовая, очень нравится! В чем-то мы с ней похожи.
Назад я ехала под впечатлением нашей встречи. Вспоминала и обдумывала каждое слово, даже не умом, а скорее интуицией пыталась понять ускользающий смысл ее ответов. Получалось следующее: почему я имею право задавать ей вопросы? Потому что могу влиять на события. Пустое хвастовство обернулось для меня немалой удачей, потому что подсказала Екатерине, как следует обращаться со стариком Семиродовым.
Если я могу влиять на события — надо же, какое могучее я существо, — значит, Кирилл рискнул обратиться за поддержкой. Рискнул. К кому? Понятно. Не в милицию же, с его-то уголовным прошлым. А меня Лозовая приняла за представительницу тех людей, к которым обратился за поддержкой Семиродов. Это статус! Как сказалось в ней общение с дедом! Отсюда легко объяснимо мое желание потолковать с Екатериной. Разговора не получилось, значит, она будет ждать еще одной нашей встречи.
Ой, я же, не подумав, ляпнула, что дом может сгореть! Наверняка она восприняла это как угрозу и правильно сделала, потому что это прозвучало именно так! Дальше еще хуже — я намекнула о каплях, черт бы их побрал! Что же это за драгоценность такая? Угроза и намек связались воедино, и получилась такая икебана, что я поежилась. Как бы не пришлось мне за нее заплатить.
Рощица, та самая, последняя, кончилась, пора было сворачивать с шоссе и съезжать в колею. Все, в том числе и дороги, кончается. И хорошо, когда хорошо кончается. А с Кириллом Семиродовым «Маша» Иванова будет сейчас разговаривать как представительница той братии, к которой обратилась за поддержкой Екатерина Лозовая, но которой чужды интересы иногородних чужаков, и, для того чтобы соблюсти приличия, я помогу Кириллу избавиться от дома.