— Нет. Не вышло. Ко мне попал… бывший функционал. Часть способностей остается, самая капелька… он меня почувствовал. Он умирал. Цай пытался убить его, но он как-то исхитрился и ушел, он сам был бывшим полицейским. Его звали Петрид, он был из Антика…
Его звали Петрид, и он родился в мире, который функционалы называли Антик. Это был мир застывшей Утопии — утопии Мора и Кампанеллы, той самой, где самый бедный крестьянин имеет не менее трех рабов. И этот мир, способный вызвать истерику у социолога, существовал, развивался — но очень своеобразно, колонизировал Америку и Африку, хотя так и не дотянулся до Австралии, спокойно дремлющей в своем вечном каменном веке.
Он был рабом, позже, приняв участие в удачном восстании, получил права свободного гражданина и стал преуспевающим землевладельцем. В сорок лет он превратился в функционала.
А через пять лет убил таможенника и ушел в Кимгим, разорвав связь со своей функцией. Его преследовали, он был уже изувечен, когда наткнулся на Иллан. И та попыталась его спасти. Иллан умела многое, хотя техника в ее операционной и заставила бы усмехнуться земного хирурга. Она сшила порванную печень, удалила поврежденную селезенку — у бывших функционалов способности к регенерации исчезали начисто. Порой Петрид приходил в сознание и говорил с ней. Он понимал, что умирает, не верил, что его спасут, но все время хихикал и нес какую-то чушь. Про функционалов, которые таскают каштаны из огня, про самый первый мир, про то, что их всех обманули, что он должен был быть императором или поэтом, про несовершенство мира, всех миров, которые изувечены, словно доброе дерево рукой неумелого садовника. Иллан не могла понять, бредит он или действительно что-то знает. Она работала, пытаясь спасти ускользающую жизнь, — и говорила с ним, одновременно и пытаясь что-то выяснить, и удерживая Петрида в сознании.
Потом пришел Цай.
Иллан крикнула ему, чтобы он не мешал. Цай пожал плечами, отшвырнул ее в сторону, принадлежащим Иллан скальпелем перерезал Петриду горло и спокойно удалился. Иллан пыталась помешать, но даже в своей функции она была бессильна против полицейского. Убивать и драться — это было совсем не ее работой.
С этого дня она стала тренироваться. Вопреки вложенным в нее умениям Иллан училась сражаться. Она брала уроки рукопашного боя и каратэ, посещала фехтовальные секции и тиры. Это заметили. Вначале смеялись. Потом стали журить. А в конце потребовали прекратить неподобающее поведение. Подвергли остракизму в воспитательно-познавательных целях, как выразился Феликс.
Кончилось тем, что Цай пришел к ней и стал избивать. Нет, скорее всего он не собирался убивать — всего лишь проводил воспитательную беседу. Но его ждал сюрприз. Иллан была готова к такому повороту событий и заманила полицейского в ловушку. Два выстрела из дробовика в лицо его остановили.
— Я его застала врасплох, — сказала Иллан. — И, наверное, могла убить. Он был ослеплен, глаза вытекли, все лицо превратилось в кровавое месиво. Только перезарядить дробовик и… Но я не смогла. Тогда я была жалостливой дурой. Выстрелила еще по коленям, чтобы не смог догнать. И ушла. Прервала связь со своей функцией. Уехала в город, где — знала совершенно точно — нет функционалов. Стала жить и работать там. Сто километров от Кимгима… мне это казалось надежной защитой. Но я все-таки не собиралась вечно прятаться. Мне повезло, я спасла от смерти парнишку, предводителя местной молодежной банды. Ничего серьезного, хулиганы малолетние. Конечно, рано или поздно они могли бы превратиться в настоящих бандитов. Но я им этого не дала. Рассказала про функционалов. Убедила, что все это правда. Они решили, что бороться с неуязвимыми функционалами — куда веселее, чем бить друг другу физиономии и подворовывать грузы в порту…
— Мне очень жаль, — сказал я. — Но вы мне выбора не оставили.
— Я виновата, — признала Иллан. — Я… я заразилась их методом решения проблем. Мы стали нападать на функционалов. Пытались захватить тех, кто знал правду о первой Земле, о тех, кто управляет функционалами и создает их из обычных людей.
— Как говорил товарищ Ленин товарищу Сталину — экспроприации и бандитизм без знания классовой борьбы нам не помогут, — сказал я.
— А он так говорил? — удивился Котя.
— Ну… что-то подобное, наверное, говорил. Согласно коммунистической мифологии.
Иллан кашлянула. Видимо, ее не интересовали мифы прошлого.
— Расскажи про Землю-один, — попросила она. — На тебя напали? Как это случилось? Почему?
— Земля-один — это Аркан, — сказал я. — Мир, в котором, как считалось, время опережает наше на тридцать пять лет. Только это все неправда…
Враги становятся друзьями куда реже, чем друзья — врагами.
Это закон природы. Все на свете стремится от сложного к простому. Живое умирает, скалы рассыпаются в песок, узорчатые снежинки тают и превращаются в капли воды. Огонь за минуты пожирает дерево, которое росло десятки лет. Флакон с кислотой в руках маньяка за три секунды растворяет краски на картине, которой художник отдал половину жизни. Пуля в одну секунду обрывает жизнь мальчишки, которого мать растила девять месяцев и еще восемнадцать лет. Одно-единственное слово не успевает еще отзвучать, превращает старых друзей в заклятых врагов. Астероид, чей путь пересекается с орбитой планеты, губит все живое; вспыхнувшая сверхновой звезда сжигает свои планеты; материя и энергия неумолимо разбегаются в пространстве, превращая живую и цветущую Вселенную в неподвижное ничто.
Распад, разрушение, смерть — это очень простые действия. Только жизнь противится простоте, восстает вопреки законам природы. Не замечая смерти и тлена, растут травы и звери. Забывая о смерти и тлене, живут люди. И вопреки простым и удобным законам природы люди создают свои отношения — куда более сложные, чем все придуманные человеком машины и механизмы. Что такое двигатель внутреннего сгорания по сравнению с огнем человеческой страсти? Какой фотоаппарат запечатлеет восход солнца лучше кисти художника и слов поэта? Разве взрыв ядерной бомбы разрушительнее ярости Чингисхана или безумия Гитлера?
Человеку свойственно противостоять разрушению. Сам смысл человеческого существования состоит в этой вечной, яростной борьбе, которую невозможно выиграть — но в которой нельзя и уступить.
И все-таки это очень трудно — стать другом для бывшего врага. Еще труднее самому считать его другом.
Я рассказал Иллан все, что узнал сам. Начал с политика и его просьбы найти Аркан. Коротко рассказал про выход в Нирвану — вначале Иллан слушала без интереса, заволновалась лишь когда речь зашла о Насте. Но все-таки Земля-один интересовала ее куда больше.
— Как мы и думали, — сказала она, выслушав до конца. — Должны были быть те, кому это выгодно. Всегда есть те, кому выгодно!