— Спи, маленькая.
Я не уснула. Смогла сопротивляться дурману и долго-долго лежала, прислушиваясь к тому, как Норт сидит за столом, выполняя задание за заданием. Потом пьет чай, вновь что-то записывая — перо скрипело. После закрыл учебники, разделся, сходил в душ. А вернувшись, погасив свет, лег рядом со мной, обнял и тоже долго не мог заснуть, уткнувшись носом в мои волосы и осторожно поглаживая мои пальцы.
И все же вскоре дыхание его стало ровным, рука отяжелела.
А я продолжала изо всех сил бороться со сном по одной-единственной причине — ждала Пауля.
Форточка скрипнула, когда ждать уже сил не оставалось, дуновение холодного ветра — и паучок застыл на моей груди. С трудом открыла глаза, одними губами прошептала:
— Браслет, на тебя похож.
На большее сил не было. Умертвие не подвело, и вскоре холодный металл сжал запястье.
Дурман отступил мгновенно!
Никто не спорит, что амулет Кхелло гораздо слабее артефакта Сирилла, но воздействие у них сходное — ограждать от направленной на владельца магии. И не прошло трех минут, как я осторожно, стараясь не разбудить Норта, поднялась. Обняла прыгнувшего ко мне на руки Пауля, едва не разревелась, когда мохнатые лапки заботливо погладили по щеке. Но сейчас не до слез. Совсем.
Рубашку Норта я снимать не стала, надела платье поверх нее, следом остальную одежду и, забрав из ванной кругляшок Тхена, покинула комнату.
Спустившись по лестнице вниз, свернула в кладовую, открыла проход, шагнула в вены Некроса. По полупрозрачным проходам я бежала очень быстро, придерживая Пауля, который так за меня испугался, что теперь просто не отпускал.
Мы вбежали в пятый склеп, и судорожное рыдание я подавить не смогла — Рик лежал на полу, совершенно обессилевший. Он смог освободить руки, но не ноги и не плетение, перекрывающее его рот. Подбежала, упала на колени, совершенно не заботясь о содранной при ударе коже, прикоснулась к синеве магического узора. Снимать было не сложно, при условии, что большинство формул нужно проговаривать вслух, но вот что мог сделать некромант, которому попросту рот заклеили?
Мне потребовалось не более пяти минут, чтобы освободить Рика, а после, когда он поднялся, мы просидели минут двадцать, приходя в себя.
— Как ты? — глухо спросил некромант.
— Кажется, поняла, почему не сработал артефакт, — прошептала я.
— Не целуй. — Рик неожиданно улыбнулся.
Я почему-то тоже улыбнулась и спросила:
— Почему это? В конце концов, нужно же действенность проверить.
Некромант усмехнулся, затем осторожно коснулся моих пальцев, стащил с меня артефакт Амаэ, поставил его на пол, а после неожиданно потянулся, поцеловал и тихо прошептал:
— Потому что я не хочу терять самое светлое, что есть в моей жизни.
Пауль, стоящий рядом, тихо издал: «Иии!» и, словно растаяв от нежности, плюхнулся на брюшко. А я смотрела на Рика и понимала, что улыбаюсь. Просто улыбаюсь. Но очень радостно, и в душе действительно светится что-то такое светлое.
Счастье, наверное.
Я столкнулась с ним нос к носу, выбежав из женского общежития. Мой надоедливый поклонник, с букетом роз и очередной пафосной запиской о любви, раскинул объятия, радостно улыбаясь.
На миг остановившись, я откинула со лба прядь волос, закрывшую глаза, усмехнулась некроманту и предложила:
— Ко Тьме условности, перейдем сразу к поцелуям.
Парень застыл, удивленно хлопая ресницами, но было поздно — подавшись вперед, я обняла его одной рукой за шею и прижалась страстным поцелуем к его губам.
Артефакт Амаэ отозвался легким жжением, некромант дернулся, вырываясь, и, едва я прекратила посягательство, отпрянул от меня как от голодного умертвия. Замер, потрясенно вглядываясь. Любовное послание медленно выпало из его рук, розы так же полетели в снег, а затем, потерев виски, парень тихо произнес:
— Да ты же страшная.
— Да! — радостно подтвердила я.
— И вообще не в моем вкусе, — продолжил адепт.
— Да! — О, Тьма, мне даже петь от счастья хочется.
— Слушай, я пошел, — решил некромант и, пошатываясь, удалился.
Раскинув руки и запрокинув голову назад, я стояла и молча, зато искренне и от всей души благодарила небо! Небо было прекрасно! Жизнь была прекрасна! Мир был чудесен! И самое главное — Рик меня любит! И петь хочется, в голос, на весь Некрос! И даже танцевать!
И не обращая совершенно никакого внимания на удивленные взгляды выходящих из общежития адепток, я весело спрыгнула с лестницы, скача со ступеньки на ступеньку, и радостно закричала: «Эдвин!», едва увидела идущего ко мне носатого.
Некромант остановился, удивленный таким радушным приемом, а я уже срывалась на бег, который закончился в его сильных объятиях. Да что там закончился! Эдвин подхватил меня, закружил и остановился, обнимая за бедра так, что я возвышалась над ним. Но следующим вопросом стало подозрительное:
— Риа, что с тобой?
— Весна! — радостно сообщила я.
— Какая весна? — переспросил суровый воин. — Зима в разгаре.
— Значит, разгар! — заключила потрясающе счастливая я и, обхватив лицо носатого ладонями, склонилась к его губам.
Он вздрогнул. Затем подался ко мне, яростно, жадно отвечая на поцелуй, и… замер!
И мне безумно захотелось на весь мир закричать, что я самый гениальный артефактор, но, сохраняя на лице совершеннейшую невинность, я тихо спросила:
— Эдвин, что-то не так?
Ничего не ответив, некромант позволил мне соскользнуть по его телу вниз, поставил меня на ноги, затем сделал шаг назад, задумчиво вглядываясь в мое лицо.
— Эдвин, — я, искушающе улыбаясь, шагнула к нему, — что же ты, зима же в разгаре.
Но носатый вновь отшатнулся, странно глядя на меня, затем хрипло произнес:
— Прости, малышка, что-то мне нехорошо.
Развернулся и торопливо направился обратно в мужское общежитие. Радостная, я раз пять подпрыгнула, но, едва Эдвин остановился и недоуменно обернулся, сделала вид, что скорбно смотрю ему вслед. Очень скорбно. И носатый ушагал в два раза быстрее!
И вот едва он скрылся за поворотом, я вновь раскинула руки, воззрилась в небо и от всей души произнесла:
— Тьма, спасибо! Спасибо, спасибо, спасибо!
И с самой счастливой улыбкой поправила рюкзак, повернулась и… замерла.
Шагах в двадцати, заложив руки за спину и не сводя с меня очень недоброго взгляда, стоял лорд Гаэр-аш. Сердце разом ухнуло куда-то в Бездну, ладони похолодели, счастье вмиг улетучилось.