Дейв и Лора машинально вышли вслед за ним из кабинки, и Хедли остался наедине с сестрой.
Они немного помолчали. Хедли вяло поковырялся в остывшей, водянистой еде. Салли отодвинула пустую тарелку, откинулась назад, достала из сумочки серебряный портсигар и закурила. Кабинку окутали клубы синего дыма. Вскоре Салли расстегнула пальто, плавно сняла его и повесила на спинку стула, который освободил ее муж. На Салли был голубой свитер из ангоры, с длинными рукавами и высокой шеей, который плотно обтягивал ее резко очерченный лифчик – жесткий, белый, жутко дорогой бюстгальтер.
– Сколько лет прошло, – сказала Салли и быстро улыбнулась голубыми глазами, сочным красным ртом, всем своим высоко запрокинутым самодовольным лицом. Ее губы вздрогнули, как встарь, от душевной радости. Между ними вспыхнула хорошо знакомая искорка нежности. Выдыхая сквозь ноздри синий дым, лениво откинувшись на спинку стула, положив локти на стол и поднеся сигарету к губам, Салли с искренней любовью смотрела на младшего брата. – Значит, теперь у тебя есть сын. У моего Детки есть маленький новорожденный малыш…
Появился официант с чайником свежего чая. Извинившись и широко улыбаясь, он заменил остывший чайник и скрылся за занавеской.
– Каково это? – спросила она.
– Прекрасно.
– Знаешь, Боб пока не хочет детей. Хочет подождать, пока мы не устроимся. Что бы это ни значило.
– Боб – большой человек.
– Он трудяга. В его большой голове постоянно идет мыслительный процесс, – она задиристо сморщила нос. – А почему бы и тебе не постричься коротко? Хотя ты ведь всегда любил длинные волосы, – подавшись вперед, Салли потушила сигарету о пустую тарелку: его снова окутало облако духов и теплого аромата ее тела под свитером, ее рук, шеи, волос. – Помню, ты всегда вертелся перед зеркалом, причесывался и втирал крем «уайлдрут». Ты до сих пор пользуешься этой штукой?
– Да, – улыбнулся Хедли, – до сих пор.
– Младший братишка. Ты всегда был таким пижоном! Хуже девчонки, – она медленно закурила, заслонив зажигалку пальцами с красными ногтями, не сводя с него глаз и сжимая в губах сигарету. – Представляю, что говорит Эллен об этом твоем прихорашивании, – она глубоко затянулась, – и этих твоих нарядах! Ты весь в меня.
Стюарт Хедли согласился. В каком-то экстазе он упивался присутствием сестры: просто невероятно – спустя столько лет она была в полном его распоряжении. Время разлуки изгладилось из памяти: оно было лишь бессмысленной интерлюдией, топтанием на месте, периодом, когда не происходило ничего жизненно важного. Хедли мучительно осознавал, что Боб очень скоро вернется, буквально с минуты на минуту. В отчаянии Хедли попытался выпить всю ее залпом, проглотить и впитать за пару этих драгоценных минут.
– Что с тобой, Детка? – тихо спросила Салли, нежно посмотрев своими голубыми глазами и заметив, что его гложет какая-то проблема.
– Ничего.
Она сняла перчатки и сложила их кучкой на сумочку, рядом с серебряной зажигалкой. Салли снова потянулась и взяла его за руку. Пальцы у нее были длинные, холодные, неимоверно тонкие. Красные глянцевитые ногти заблестели на его коже, точно стекло, когда она резко, судорожно сжала кисть.
– Я хочу, чтобы ты рассказал мне, в чем дело. У тебя… все в порядке? Ты счастлив?
– Да, – солгал он.
– Правда? – она посмотрела на него в упор, подавшись вперед и облокотившись о стол. – Ты же знаешь, Детка, я вижу тебя насквозь. Скажи мне правду.
– У меня все хорошо, – ответил Стюарт.
Салли покачала головой.
– Детка, мне так хочется помочь тебе, – она нежно, печально провела пальцами по его руке. – Это связано с Эллен?
– Нет… у нас все хорошо, – но затем он поправил себя: – То же, что и всегда. Периодически ссоримся. Ничего нового.
– Ребенок что-нибудь изменит? – Салли сказала нараспев, хриплым шепотом: – Детка моего Детки. Детка моего Деееетки, – она протянула руку и взъерошила его старательно причесанные белокурые волосы. Расслабив красные губы, Салли пропела: – Петенькин малютка Пит.
Они оба захихикали, качнулись навстречу друг другу, столкнулись лбами и с громким хохотом отпрянули.
– Ну и хорошо. Полный порядок. Знаешь, я по тебе страшно скучала. Ты это знаешь? – она выдохнула ему в лицо синий дым. – Ну конечно, у тебя же есть милая женушка… у тебя такая милая женушка. Я больше тебе не нужна.
– Нужна, – строго сказал Хедли.
– Нет, – она покачала головой. – Я больше не могу о тебе заботиться. Помнишь, как я о тебе заботилась? Помнишь, как ты потерял туфлю в кинотеатре, а мы с билетером ее нашли? Пока ты стоял в фойе и ревел белугой.
– Помню.
Салли прислушалась к его голосу, словно пытаясь уловить что-то спрятанное глубоко внутри.
– Ты выглядишь таким… боже, Детка, – ее голубые глаза наполнились состраданием к нему. – Таким разбитым.
Он не понял.
– Ты о чем?
– Ты не стараешься! Все куда-то ушло – даже вначале было не так уж много, но и это куда-то пропало, – Салли вошла в бешеный раж. – Детка, ты должен быть смелым… Может, не таким, как Боб, но даже это тебе не повредило бы! – Она запальчиво ткнула в него сигаретой. – Черт возьми, Детка, когда я вижу тебя таким, меня это убивает. Ты похож на обломок, выброшенный приливом, вроде тех, что мы с тобой пинали и топтали. Помнишь? Ты помнишь, я знаю. Мы оба помним. Это я виновата: я сломила твой дух. Тебе нужна была самостоятельность… Ты когда-то хотел быть самостоятельным. Но я тебе не позволила. Я должна была заботиться о тебе… Мне хотелось заботиться о тебе. И я сделала тебя слабым: ты же не всегда был слабым.
– Со мной все в порядке, – смущенно сказал Хедли. – Почему ты так разволновалась?
– Далеко не в порядке, Детка, – тихо и ласково сказала сестра. – Ты в плохой форме… Как гляну на тебя, реветь хочется. Будь ты неладен, – выругалась она, и ее голубые глаза наполнились слезами. – Мне хотелось, чтобы ты стал кем-нибудь!
– Таким, как Боб? – злобно спросил Хедли.
– Нет, не знаю – кем угодно. У тебя был такой характер… Ты так страшно выходил из себя. Помнишь? Ты же не всегда был таким мягкотелым. Такой размазней.
Искренне удивившись, Хедли сказал:
– Ты о чем? Какой еще характер?
– Ты бесился, закатывал истерики. На тебя можно было давить только до определенного момента, а потом ты срывался. Прислонялся спиной к стенке, и вдруг начинал набрасываться на всех вокругя. Вот чего я хочу… понимаешь? Я сама виновата: выбила из себя этот стержень, этот характер. Мы дразнили тебя, и отучили от этого. А я думала, что это хорошо. Думала, тебе нужно учиться, стать… дисциплинированным. Самообладание, взросление – все такое. Я хотела, чтобы ты слушался… как сын. Хотела повиновения. И я этого добилась, да? А теперь все ушло. Когда ты последний раз выходил из себя?