– Я видел ваш журнал, – сказал Хедли, точно освобожденный Прометей. – Симпатичный… У меня не было возможности вникнуть глубже, но то, что я увидел, показалось прекрасным.
Его слова были тщательно взвешены и приняты к сведению. Между ними двумя существовало взаимопонимание, не распространявшееся на Гоулдов.
– Жаль, что вы не можете взглянуть на макет нашего осеннего выпуска, – кивнув, сказала Марша. – Он уже почти готов, но мы тянем время, чтобы выяснить, в каком мы финансовом положении.
Слушая ее, Стюарт Хедли задумался над тем, что собой представляет макет журнала. Какого журнала? Что ему, в сущности, об этом известно? Это не имело значения. Хедли был доволен тем, что демонстрирует познания, а Марша с радостью ему внимала.
Между ними складывались странные отношения. Каждый ничего не знал о другом: оба руководствовались исключительно интуицией. Для Марши он был художником… Кем была она для Хедли? Он задался этим вопросом, пытаясь свести воедино собственные надежды, мечты – то вещество, из которого был соткан его мир.
– Я вращался в литературных кругах, – заявил его привычный голос, и это небрежное замечание поразило настолько, что Хедли чуть было не очнулся. – Помогал выпускать одно университетское издание, ничего особенного. Я был там художественным редактором.
Хедли сотворил этот шедевр дезинформации из скудных обрывков прошлого. В старших классах он нарисовал карикатуру для семестрового альбома: «Зеленый и малиновый». Хедли встречался с девушкой, вычитывавшей рукописи. Он интересовался фотографией: когда снимали выпускников, выставлял для них свет. Хорошо чертил и одно время интересовался макетами и дизайном. К тому же он действительно входил в состав художественной редакции своей институтской газеты, куда его устроил Дейв Гоулд. Сложив все это воедино, Хедли получил новый факт. После мысленной обработки этот факт окончательно оформился и заявил о себе вслух.
– Мы опробовали различные способы офсетной печати, – самостоятельно произнес его голосовой аппарат. – Конечно, для того вида продукции, что мы представляли, не существовало широкого рынка. Мы не нашли массового спроса… да это и неудивительно.
Сгорбившись за столом, Дейв Гоулд даже не подавал вида, что услышал эту несусветную выдумку. Возможно, он не расслышал или попросту не знал, что с этим сделать. Или, возможно, ему казалось бессмысленным и мелочным уточнять, что Хедли всего-навсего наклеивал подложки на монтажные листы. Все это к делу не относилось.
Осоловев от теплого летнего вечера, Хедли откинулся на спину с бокалом вина в руке и беседовал с Маршей Фрейзьер. Ее сын Тимми уснул, а Дейв Гоулд все ниже наклонялся над столом: трубка потухла, тело обмякло. Лора восседала глыбой несвежего теста. По тротуару прогуливались люди, страдая от ночной бессонницы.
Когда Марша с детьми засобиралась домой, Хедли ушел вместе с ними. Он снес девочку по лестнице и положил на заднее сиденье «студебекера». Пэт зашевелилась и прижалась к обивке. Следом по лестнице спустилась Марша, державшая за руку Тимми. Мальчик капризно направился к машине, залез на заднее сиденье и свернулся рядом с сестрой сонным, сердитым комочком.
Хедли неуверенно постоял на тротуаре, пока Марша обходила машину – длинноногая, очень прямая и тонкая в вечерней тьме.
– Запрыгивайте, – лаконично сказала она. – Подброшу вас домой.
– Вы уверены… – Начал было Хедли, но все же сел в машину и закрыл дверцу. – Тут недалеко: я могу пройтись пешком.
Сжав губами незажженную сигарету, Марша завела мотор.
– Минуту на прогрев, – она перегнулась, чтобы подкурить сигарету. – Они чуть не умерли, пока добежали до меня. Дейв и Лора. Они полностью деморализованы.
– Я знаю, – сказал Хедли.
– Они теряют дееспособность при первом же сильном ударе. Все это обман, – глядя прямо перед собой, Марша наблюдала за далекими передвижениями машин и людей, за ярко освещенным скоплением неоновых вывесок, обозначавшим деловой район в центре города. – Обман, обман, обман, – она тронулась с места, врубила фары и плавно выехала на дорогу.
Марша припарковалась перед его домом, и они немного посидели – во всей округе районе бодрствовали только эти двое. Дети крепко спали сзади. На темных тротуарах – ни единого силуэта. Вдоль по улице один за другим выключались фонари. Был уже почти час ночи.
– Вы женаты? – спросила Марша.
Он рассказал ей об Эллен и Пите.
– Сколько уже ребенку? Месяц? – Она стряхнула пепел в открытое окно машины. – Везет же вам. У вас еще все впереди… Помню, когда Тимми был маленьким… Это совершенно другой мир. Каждая перемена в нем – это перемена в тебе.
– Вы часто бываете на юге полуострова? – спросил Хедли.
– Изредка. Когда есть желание. Я приезжала, когда здесь выступал Бекхайм… Тогда-то мы с вами и познакомились. Вы пришли с Дейвом и Лорой. Вы слушали его лекцию… только заключительную часть, как вы сказали.
– Я вернулся на следующий день и прослушал ее всю.
– Правда? – Марша задумалась. – И какое у вас сложилось мнение?
– У меня… он произвел на меня очень глубокое впечатление, – выпалил Хедли. – Я считаю, что он хорошо выступил.
– Он необычный человек. Он меня заинтересовал. Вы что-нибудь о нем знаете? Если уж на то пошло, расскажу, что знаю сама. Теодору Бекхайму пятьдесят пять лет, хоть он и сомневается, что это его точный возраст. Он родился в Винегар-Бенде, штат Алабама.
– Он ведь негр? – спросил Хедли.
– Верно. В тринадцать лет он убежал в Новый Орлеан. Нашел себе работу на фабрике по обжарке кофе. Каждый день выплывал на гребной лодке в залив и взбирался на борт кофейных судов, прибывавших из Бразилии. Он отбирал образцы различных сортов кофе… Получал за это двадцать пять центов в час. В восемнадцать женился. Родились дети – трое сыновей. Жена умерла в 1916-м. В 1918-м пошел в армию, и его отправили за океан. Возвращался домой окольным путем… Сначала поехал в Африку, на Золотой берег. Работал на рудниках ЮАР. Вернулся в Соединенные Штаты как раз накануне Великой депрессии. У него было немного денег, и он вложил их в покупку земли. Вместе с тремя сыновьями собирался заняться земледелием. Но, когда грянула депрессия, потерял землю: они не смогли выплачивать ипотеку. Уехали из деревни – дело было в Виргинии – и переселились в город. В Чикаго. Черный пояс.
– Он… основал Общество?
– Нет, – сказала Марша. – В двадцатые годы в Чикаго религиозная жизнь била ключом. Существовал даже культ магометанских негров… Ближневосточная ересь под названием Бахаи [72] . Куча сект, мистических направлений. Общество стражей было основано еще в 1887 году. Фундаменталистская группа, отколовшаяся от баптистов. Ею руководил старичок-негр – Джон Миддлтон Фрисби. У них была суповая кухня… раздавали еду в качестве приманки. Чтобы получить пищу, нужно было выслушать их рассказ, почитать «Народного Стража». Бекхайм и его сыновья забрели в миссию, получили еду и поняли, в чем состоит задача. Времена были трудные… Вы этого не помните.