– Он может присесть на какой-нибудь телевизор, – Элис пошла следом за Хедли. – Вы не хотите со мной разговаривать! Вы приняли решение – пока вы стояли здесь и разговаривали, вы приняли решение!
– Нет, – сказал Хедли, – я не принимал решения. Я не собираюсь ничего предпринимать.
– Но вы уверены. Вы не сомневаетесь.
– Я знаю, что не могу быть таким, как Уэйкфилд. Не могу так жить. Если это единственный способ выживания, он не для меня. Крест и флаг. Здоровое питание, религиозные бдения, молитвы и растения в горшках. И он это тоже знает. Это пугает его, но… он мелкий, ничтожный, ограниченный. Он пойдет дальше. А я не могу. Со мной все кончено. Баста. Шабаш. Уэйкфилд – вот что они понимают под кротостью. Но я не из кротких – я хочу многого. Слишком многого – для себя и своей семьи. Для всех. Мне нужны миллионы вещей для миллионов людей. Великие мечты. Великие идеи. Чушь собачья.
– Вы больше ни во что не верите?
– Я не верю в то, что существует. Я верю в чушь собачью.
– А что существует?
– Страшные вещи, с которыми я не хочу иметь ничего общего. Сыт по горло. Может, я просто не выспался, вот и все, – он криво улыбнулся Элис. – Я почти готов в это поверить. Хороший отдых, свежий воздух, добрая утренняя проповедь в воскресной церкви…
Элис поежилась.
– Простите… Жаль, что я ничего не могу сделать. Или могу?
– Нет, не сейчас.
– Когда-нибудь?
– Может, и никогда. Спасибо, – Хедли махнул рукой. – Все нормально – не волнуйтесь. Этот мир не вами создан. Возможно, его вообще никто не создавал. Это царство случайности и бессмысленности. Так что не волнуйтесь за него.
Хедли шагнул с лестницы и медленно направился к передней части магазина. У главного прилавка по-прежнему стоял старик: он поставил свой приемник и устало, недовольно навалился на кассовый аппарат.
– Здравствуйте, сэр, – весело сказал Хедли. – Чем могу служить?
Когда Хедли пошел в тот день домой, было еще светло. Перекинув пиджак через руку, он брел по вечерним улицам, вдыхая свежий, теплый воздух, с завистью глядя на людей и дома, на мужчин, поливавших свои лужайки, на игравших ребятишек и на стариков, тихо сидевших на передних верандах.
Хедли еле волочил ноги. Он старался идти как можно медленнее, подолгу смакуя виды и запахи, пока не добрался до двери своего дома. Немного постоял, поглядывая с полого холма на деловой район. Было начало восьмого: из домов доносился назойливый шум радио, смешанный с запахами стряпни. Через улицу старуха старательно поливала из выгнутой лейки цветочную клумбу. Вслед за ней ступал драный серый кот, нюхая влажные листья и стебли и выпрямляясь, чтобы втянуть носом аромат промокших лепестков.
Привычные вечерние картины показались Хедли очень важными и прекрасными. Ему захотелось постоять, любуясь ими: Хедли мучительно осознавал, что, пока он смотрит, все вокруг меняется, меркнет, преображается. Старуха закончила поливку и спрятала лейку. Серый кот замешкался, помочился на папоротники, а затем удалился. Дети один за другим бросали свои игры и входили в дом.
Смеркалось. В летнем воздухе повеяло прохладой. Приближалась ночь, а вместе с ней завели свой танец непрозрачные крохи – порхающие тельца темных ночных насекомых. Тут и там загорались огни. Людской шум слабел и затихал, а окна закрывались, так как холод усиливался.
Хедли повернулся, вошел в дом, и молча пробрался по пустынному, застеленному ковром коридору к своей двери. Из-под нее пробивался свет и просачивался тяжелый запах жареной ягнятины. Войдя в гостиную, Хедли обнаружил, что та залита ярким светом. На диване лежал Пит, завернутый в одеяла, и капризно ворочался во сне. В углу, на книжной полке, гудел вентилятор: к вечеру похолодало, но Эллен не додумалась его выключить. Хедли скинул пальто и направился в кухню. Эллен суетливо готовила ужин. Дойдя до двери, Хедли столкнулся с брызгами и шипением жарившегося мяса, с бульканьем кипящей воды и решил постоять минуту, чтобы насладиться зрелищем.
Вскоре Эллен обернулась.
– О, привет!
– Привет, – сказал Хедли. Видение утекло сквозь пальцы и исчезло. – Я дома.
– Устал?
Он кивнул.
– Очень.
Эллен подошла и пристально уставилась на мужа. Она привстала на цыпочки и быстро поцеловала его в губы.
– Ужин почти готов.
– Я вижу, – Хедли с благодарным видом уселся за стол. – Выглядит аппетитно. Чем-нибудь помочь?
– Нет, сиди, – Эллен поставила на плиту кукурузный суп. – Все почти готово, – она смахнула с глаз прядь каштановых волос и на миг остановилась, чтобы забросить на плечо бретельку лифчика. – Жарко сегодня было. Настоящее бабье лето.
В кухне все еще было жарко от испарений готовившейся еды. Лицо жены раскраснелось и покрылось струйками пота: блестящие капельки влаги скользили по голым рукам, шее и затекали под блузку. Эллен мельком улыбнулась Хедли и принялась доставать тарелки из сушилки. Он улыбнулся в ответ.
– Как прошло сегодня? – спросила Эллен.
– Все в порядке.
Эллен скрылась в гостиной, где накрывала на стол. Вернулась она с большим прямоугольным пакетом, завернутым в бурую бумагу и обвязанным толстым упаковочным шпагатом.
– Смотри, – сказала Эллен. – Их вернули.
У Хедли екнуло сердце.
– Вернули?
– Твои рисунки. Завезла какая-то женщина – подруга Гоулдов, – Эллен положила пакет ему на колени и вернулась к своей стряпне. – Ты их там оставил, помнишь?
– Да, – медленно проговорил Хедли: так он ей и сказал. – Оставил, – он непонимающе вытаращился на пакет. – Когда она заезжала?
– Около часа назад. Просто завезла их, и все. Я не знаю ее: высокая, худая, постарше нас – лет тридцати. С ней был огромный пес.
– Она… приезжала одна?
– Думаю, да. На улице стояла машина: я слышала, как она отъехала. Загляни внутрь пакета – кажется, там для тебя записка.
Непослушными руками Хедли потянулся к открытой стороне пакета. Пальцы нащупали конверт, и Стюарт аккуратно его вынул. Конверт был помятый и запачканный. Перевернув его, Хедли увидел, что он не запечатан, закрывающий клапан засунут внутрь, а сам конверт сложен вдвое. Хедли разорвал его и достал клочок линованной почтовой бумаги. Короткая записка карандашом, аккуратный разборчивый почерк, умелая женская рука.
«Стюарт, мы с Тедом окончательно расстались. С Обществом покончено – это не для меня. Расскажу тебе обо всем при встрече. Может, завтра? Я заеду в магазин: я остановилась у друзей в Сан-Матео. Прости, что так долго не отдавала рисунки: мне хочется поговорить о них – они довольно хороши.
Марша»
Хедли долго сидел с карандашной запиской в руках и только после того, как Эллен растормошила его, отложил листок и встал.