В конце концов полиция отпустила его. Владелец магазина не пожелал выдвигать обвинений, однако Джека заставили подписать признание о краже. Им просто нужно было отучить его от мелкого воровства, и если бы брата повторно поймали на хищении сладостей, то из-за этого признания он тут же угодил бы в тюрьму. Хитрость торгашей. Слабоумному парню намекнули на свободу, и он все подписал. Его отпустили. А он своими куриными мозгами только о том и мечтал. Расчет барыг оказался верным: Джек не смел и смотреть на этот магазин. Его так напугали, что он даже перестал ломать пустые ящики на свалке грузового дока.
К тому времени мой брат уже несколько месяцев снимал комнату на Ойл-стрит около Тайлера, в цветном районе Севильи, хотя следует признать, что эта часть города была одной из самых интересных. Там располагались маленькие магазинчики по двадцать штук на квартал, с лотками, занимавшими полтротуара. В них продавали пружины для матрацев, железные трубы с гальваническим покрытием и охотничьи ножи. В юности мы воображали, что каждый магазин был фасадом какого-то храма или тайного сообщества. Несмотря на щадящую плату за аренду комнаты и вполне приличный заработок в его отвратительной бандитской мастерской, Джек тратил кучу денег на одежду и поездки с друзьями, поэтому ему постоянно приходилось жить в подобных местах.
Мы припарковались на стоянке, где брали по двадцать пять центов за час, и, петляя среди желтых автобусов, пошли пешком к многоэтажному дому с меблированными комнатами. Попав в этот район, Чарли начал заметно нервничать. Он все время смотрел под ноги, чтобы не наступить на какую-нибудь гадость. Явный психоз, поскольку на работе он то и дело подставлял свой зад под огонь сварочных аппаратов, под грязь, солидол и металлические стружки. Тротуар был покрыт плевками, обертками от жвачек, использованными презервативами и лужицами собачей мочи, поэтому с лица Чарли не сходила гримаса мрачного протестантского осуждения.
– Не забудь помыть руки после того, как мы выберемся отсюда, – пошутила я.
– А я не подхвачу сифилис, если случайно прикоснусь к фонарному столбу или почтовому ящику? – спросил меня Чарли.
– Ты можешь, судя по количеству извилин твоего мозга.
Поднявшись наверх и пройдя по темному сырому коридору, мы постучали в дверь Джека. Я была здесь второй раз, но без труда сориентировалась по огромному пятну на потолке, возникшему, скорее всего, из-за вечно протекавшего туалета.
– Неужели он так любит сладости? – спросил меня Чарли. – Или парень выразил протест по поводу продажи муравьев в супермаркетах?
– Ты же знаешь, он всегда любил животных, – ответила я.
Из-за двери послышалось поскрипывание. Похоже, Джек валялся в постели. И это в час тридцать дня! В комнате снова воцарилась тишина. Он явно не собирался открывать нам дверь.
Пригнувшись к скважине, я сказала:
– Это Фэй.
Через полминуты раздался щелчок замка. Мы вошли в его комнату.
Здесь был идеальный порядок как, впрочем, и должно было быть там, где жил Джек. Все блистало чистотой.
Каждый предмет находился там, где ему, по мнению брата, следует быть. Ряды косметических и парфюмерных пробников на столе; на окне уже открытые и выдохшиеся флаконы. Он собирал любые мелочи. Особенно фольгу и бечевки. Матрац был перевернут для проветривания. Сев на скомканное одеяло и простыни, Джек сложил руки на коленях и выжидающе посмотрел на нас.
Из-за нехватки денег он снова носил одежду, в которой ходил еще в юности. Эти коричневые вельветовые брюки мать купила ему в начале сороковых. Голубая хлопчатобумажная рубашка казалась почти белой от многочисленных стирок. Воротник протерся до ниток; пуговицы растерялись, и он заменил их скрепками.
– Ах ты, бедный дурачок, – сказала я.
Пройдя по комнате, Чарли спросил:
– Зачем ты собираешь этот хлам?
Он указал на груду маленьких, обточенных водой камней, разложенных на туалетном столике.
– Это образцы породы, – ответил Джек. – В них может содержаться радиоактивная руда.
Его слова означали, что после работы он по-прежнему совершал дальние прогулки за город. Я знала, что в его шкафу под кучей свитеров, упавших с вешалок, лежала картонная коробка, аккуратно перевязанная шнуром и подписанная корявыми инициалами Джека. В ней хранились изношенные армейские ботинки. Примерно каждый месяц мой брат, как какой-то бойскаут, надевал эти старомодные ботинки с высоким верхом и крючками на кантах, надевал и уходил куда-то за город.
Для меня это было серьезнее, чем кража. Я убрала стопку журналов с кресла и присела, решив поговорить с ним начистоту. Чарли, естественно, остался стоять, всем видом демонстрируя, что он хочет уйти. Он нервничал в присутствии Джека. Они почти не знали друг друга, и, поскольку мой брат не обращал на него внимания, Чарли казалось, что Джек в любую минуту может учинить какую-нибудь пакость. После первой встречи с ним мой муж беспардонно заявил (ведь Чарли никогда не промолчит), что Джек самый чокнутый парень из всех шизанутых людей, которых он видел в своей жизни. Когда я спросила его, почему он так думает, Чарли ответил, что мой брат не должен так поступать. А раз он так поступает, то, значит, ему нравится выглядеть придурком. Это суждение показалось мне абсолютно бессмысленным, но у Чарли всегда свое мнение.
Длительные прогулки Джека за город начались еще в школе в тридцатые годы перед Второй мировой войной. Мы жили на улице Гарибальди. Во время гражданской войны в Испании люди стали испытывать неприязнь к итальянцам, и название нашей улицы изменили. Она превратилась в Сервантес-авеню. Джек решил, что все улицы будут переименовываться, и около месяца буквально бредил, подбирая новые названия, естественно, в честь древних писателей и поэтов. Когда до него дошло, что никаких изменений не будет, он ужасно расстроился. Это каким-то образом окунуло его в реальный мир, и мы даже начали надеяться на улучшение. Но он не воспринимал войну как реальное событие и не представлял себе жизнь, в которой существовали бомбежки и расстрелы. Он никогда не отличал прочитанное в книгах от фактических переживаний. Его критерием оценки была яркость впечатлений. И поэтому омерзительные истории в воскресных приложениях о затерянных континентах и богинях джунглей казались ему более правдивыми, чем хроника повседневных газет.
– Ты все еще работаешь? – спросил Чарли.
– Конечно, он работает, – ответила я.
– Нет, – вдруг сказал мой брат. – Мне пришлось на время отказаться от моих обязанностей в мастерской.
– Почему?
– Я занят, – ответил Джек.
– Чем?
Он указал на кучу раскрытых блокнотов с исписанными страницами. Одно время Джек проводил все выходные дни, строча письма в различные газеты. Он писал их сотнями. Похоже, брат снова увлекся очередным причудливым проектом и решил ознакомить редакции с плодами своих размышлений, с какой-нибудь схемой по орошению пустыни Сахары.
Взяв наугад один из блокнотов, Чарли небрежно пролистал его, бросил на стол и с усмешкой сказал: