– И сколько раз он сношал тебя за один приём?
Я солгала:
– Раз пять он мне это всегда делал…
Экхардт очень возбудился:
– Давай, – пропыхтел он внезапно, – давай-ка, я ещё разок в таком случае тебя отпудрю.
Я скользнула под него, он перевернулся и теперь обнажённым лёг на моё маленькое голое тело. Ничего, однако, не вышло. Его шлейф был мягким и даже не собирался стоять.
– Проклятие, – прошептал он, – я действительно хотел бы…
– Я тоже, – ответила я и старательно выгнулась ему навстречу. Однако и это не помогло.
– Знаешь что, – сказал он, – возьми его снова в рот, тогда он тотчас же встанет…
Я попыталась, было, оказать поддержку рукой и нафаршировать мягкую мясную кишку. Но он повторил:
– Возьми его снова в рот… у Горака, поди, ведь тоже сосала, а?
– Да… – призналась я.
Экхардт подвинулся по мне вверх, а я, поняв его намерения, сползала в кровати всё ниже, пока он, продолжая лежать на мне, не поднёс хвост к моим губам. Таким образом, я, в этой позе особенно недвусмысленно, уподобила свой рот влагалищу. Ибо Экхардт целиком сунул мне между губ свою колбаску. Его живот оказался у меня на лице, почти перекрыв мне свободный доступ воздуха. И, тем не менее, я трудилась старательно, как только могла, потому что меня подстёгивал страх того, что вдруг воротившиеся домой близкие помешают мне. Он уткнулся головой в подушку, тихо-тихо стонал и приподнимал седалище, как во время совокупления. Я лежала под ним и сосала, и лизала, и оглаживала языком его шлейф, ходивший у меня во рту взад-вперёд. Это продолжалось довольно долго. Пот ручьями струился с меня, и губы уже болели. Наконец, я почувствовала, как копьё распрямилось, почувствовала, что оно стало круглым, упругим, большим и твёрдым. Наконец оно уже не полностью помещалось мне в рот, наконец, я ощутила, как оно начало пульсировать.
Подобно ящерице я проскользнула под Экхардтом выше, пока его тёплый жезл не оказался между моими ногами. Там я торопливо схватила его и погрузила в плюшку, насколько ему хватило места. Оставшийся снаружи отрезок, а это была большая часть, я удерживала обеими руками, нежно сжимая его и радуясь тому, как он двигался туда и обратно.
Экхардт сношал меня с подлинной яростью:
– Я никогда б не поверил, – тяжело дыша, говорил он, – я никогда б не поверил, что мы исполним ещё один номер.
– Толкай лучше, – просила я, – толкай лучше!
– Ну, погоди, – шепнул он мне, – я тебя так отдеру, что ты услышишь пение ангелов… Ну, погоди…
Он положил мне ладони на грудь и мокрыми кончиками пальцев играл моими сосками, от чего озноб блаженства прошиб меня до самых пяток.
Я подмахнула плюшкой навстречу шлейфу, чуточку ослабив сдерживающую хватку рук, и почувствовала, как тот проник глубже.
– Ну, погоди у меня теперь, – прохрипел он. – Ах ты, проститутка, негодница, паршивка, сладострастница, подъебушка, мокрощелка!.. Ну, погоди ж ты у меня, проститутка, я тебе покажу, где раки зимуют…
Он прижал рот к моему уху и принялся вылизывать мне ушную раковину. В этот момент меня охватило такое состояние, что я готова была изойти криком. У меня было ощущение, будто он сношает меня шестью членами одновременно: во влагалище, в рот, в оба уха и в оба соска. Я из последних сил сдерживала громкий крик, но не говорить я не могла:
– Боже мой, господин Экхардт… это здорово… это здорово… я всегда позволю вам сношать меня… всегда только вам… боже мой, у меня подходит… у меня подходит… войдите совсем глубоко… так…
Я снова ещё немного впустила его в себя, и хотя это уже вызывало боль, я не обращала на неё внимания.
– Погоди, – шептал он мне на ухо, продолжая между словами орудовать языком в ушной раковине: – Погоди, впредь я буду тебя так дрючить, что век не забудешь… ты у меня перестанешь больше по подвалам шастать… пудриться на бочках с пивным барышником… погоди… я тебя сейчас так отсношаю, как сношал когда-то свою жену… так… так… и если ты после этого сразу родишь ребёнка… меня это не смущает, голуба… долблю себе… так… чтобы ты мне подмахивала… что скажешь? Уже почувствовала… да?
Я настолько утратила контроль над собой, что в ответ ему лепетала безостановочно:
– Нет, господин Экхардт… нет… я никогда больше в подвал не пойду… я больше не позволю… Гораку меня сношать… никому больше не позволю… только вам… только вам одному… и больше ни Алоизу… ни Францу… и Роберту никогда больше… и никакому солдату тоже никогда больше не позволю… только вам…
– В тебе уже так много хвостов побывало?
– Да, – сказала я, – так много хвостов… и ещё гораздо больше… ещё целая куча других мальчишек…
Он сношался неистово, словно шёл на штурм.
– В таком случае мне стесняться нечего… ты меня не предашь…
– Нет, господин Экхардт, – в экстазе пролепетала я. – Вас нет! Но вы каждый день должны сношать меня так… ах, как хорошо… как хорошо чувствовать в плюшке хвост… а-а, на меня снова уже накатывает… на меня накатывает… только не останавливайтесь… только продолжайте толочь… только продолжайте… покрепче…
– Если возникнут последствия, – сказал он, – ты скажешь, что это был Горак… понятно?
– Да, но вы должны сношать меня каждый день…каждый день…
– Я буду работать с полной отдачей, – крикнул он, – всё будет, как я захочу, уж я тебя так высношаю, что мой дружок ещё целиком войдёт…
И затем мы уже без слов продолжили трахаться в согласном ритме. Ладони мои горели, плюшка горела, в ушах стоял шум, дыхание отказывало. Эрхардт же пудрил дальше как паровой молот. Я уже не двигалась, лежала пластом и только периодически отваживалась на вопрос:
– Ещё не скоро закончите?
– Нет, – сопел он и продолжал отбивать членом чечётку.
Во мне уже всё отзвучало. Последний раз, когда на меня накатило, я почувствовала скорее боль, чем блаженство. Меня лишь слегка передёрнуло, и словно быстрая судорога пробежала по пальцам ног, так что я конвульсивно вытянулась. И я ощутила жжение всей стёртой чуть не до крови кожи.
– Ещё нет?
– Теперь скоро.
Через некоторое время:
– Ну, пожалуйста, господин Экхардт, мне уже больно.
– Сию секунду, мышка моя… на тебя ещё разок не накатит?
– Нет… на меня больше совсем не накатывает… Ну, брызните, пожалуйста, господин Экхардт… брызните…
Завершающим аккордом он нанёс такой удар, который, я думала, в клочья разнесёт мою плюшку. Потом у него началось извержение. Влага в таком изобилии вливалась мне в щелку и с чавканьем снова вырывалась обратно, будто он мочился. Вся постель была мокрой. При этом он совершенно тихо лежал на мне тяжёлым чурбаном и хрипел как умирающий.
Изловчившись, я выскользнула из-под него, когда он закончил, еле живая от усталости. Он подтолкнул меня и пробормотал: