Теперь Штайнхагер запер комнату изнутри и взял меня на колени:
– Сейчас я должен немножко подкормить тебя. До сих пор ты клевала как птичка по зёрнышку.
Он поднёс мне ко рту целое бедро куропатки и не успокоился до тех пор, пока я его полностью не обглодала. После этого он «нафаршировал» меня шоколадным тортом. Я была уже по горло сыта, меня охватила сонливая вялость, а мне требовалось, тем не менее, взять себя в руки и собраться с силами для своей основной работы. Однако дальнейшее действие развивалось по иному сценарию. Когда он, наконец, бережно уложил меня на софу, я сама приподняла платье повыше, затем закрыла глаза и притворилась спящей. Но тут он сказал:
– Нет, не так, маленькая. Я придумал кое-что поинтереснее.
С этими словами он подоткнул мне платье, нежно раздвинул мне ноги и ложкой сбитых сливок намазал мое лоно. Затем продел ладони под мою попу и принялся, медленно и с наслаждением, вылизывать сбитые сливки. В этом он оказался виртуозом. Его язык проникал повсюду, в каждую мелкую щелочку, в самый последний уголок, в каждую складку. При этом он то был огненно горячим, то приятно прохладным, то твёрдым и острым, то совершенно сухим, затем снова влажным, совсем мягким и широким. И гибким точно змея. Он лизал то быстрыми, короткими ударами языка, то делал это размеренно, раздольно и едка касаясь снаружи, то проникал глубоко внутрь, то начинал ласкать мой клитор. У меня озноб пробежал по телу от удовольствия, редко что ёще в жизни так радовало меня, а он иногда постанывал, потому что сбитые сливки и чаша, на которой они были поданы, уж больно приходились ему по вкусу. Однако он слишком много внимания уделял моему удовольствию, что крайне редко наблюдается у мужчин. Он очень легонько покачивал мою попку в ладонях из стороны в сторону, целовал мои ляжки, щекотал расщелину между ягодицами и только время от времени распрямлялся, чтобы добавить в «вазу» новую порцию сбитых сливок. Я предпочла бы уже не вставать, настолько блаженно себя чувствовала, и мы, вероятно, целый час провели за этим сказочно-чудесным баловством. Наконец он остановился, поцеловал мои кудрявые заросли и подал мне мою сумочку. Затем отпил глоток вина. Его хвост во всё это время на виду так и не появился. Когда я хотела, было, из благодарности погладить его по ширинке, он очень мягко уклонился от этого, подал мне руку и проводил до двери. Забавным, однако, и милым парнем он оказался. В сумочке я обнаружила двадцать крон, стало быть, щедрым он тоже был. Кто ж он был таков, этот господин Штайнхагер? В узком полутёмном коридоре подкарауливал лысоголовый Рудольф.
– Ну, фрейлейн Пепи, вы остались довольны? Да, вы должны быть благодарны Францу. И Рудольфу, разумеется, тоже. Никогда не забывайте обо мне, тогда и я вас не позабуду! – С этими словами он протянул мне открытую ладонь. – Сколько же у вас получилось в итоге?
– Вас это не касается. И вообще, деньги я должна передать Францу.
Он тихонько присвистнул и произнёс:
– Ах, вот значит как? Ну, с Францем я уж как-нибудь сам разберусь. Но всё-таки маленькое одолжение мне… вам оказать придётся.
При этом он уселся в кресло, наполовину скрытое складками шторы и привлёк меня к себе на колени. Я успела только подумать про себя: «Стало быть, ещё раз задаром». Его ширинка, видимо, была расстёгнута загодя, потому что не успела я сесть, как его хвост уже оказался у меня внутри. Рудольф держал меня в «седле» и дал немного «прокатиться верхом». При этом он шептал мне:
– Вот так-то, прекрасная Пеперль, сейчас мы немножко поскачем верхом как во Фройденау.
Он крепче сжал мои груди, запустил руку в декольте и, возбуждая, тёр мне соски. Я скакала довольно охотно, у Рудольфа оказался отменный хобот, а я была приятно взбудоражена восхитительным лизанием. Но в то же время я не могла отделаться от мысли о том, как часто один человек должен платить за то, что другому достаётся бесплатно. Всё энергичнее подбрасывая меня «на скаку», Рудольф запел едва слышным фальцетом:
– Гоп-ля, гоп-ля, мимо проплыли поля… скачка всаднику не в труд… часть пути проедем тут… а потом во Фройденау… твою плюшку доконаю… нравится… нравится с девками мне париться… ху-ху-у… ох… ох… много-то на свете блох.
Рудольф на мгновение затих, и я почувствовала, как он снизу сервирует меня «шампанским». Потом он поцеловал меня в затылок, дал подняться на ноги и быстро одёрнул сзади платье.
– Ты уже когда-нибудь бывала на скачках во Фройденау? Нет, про такое Франц даже не ведает! Знаешь что? В пятницу у меня выходной день, давай-ка съездим туда вместе. А теперь целую ручку и спасибо за чаевые!
Очень усталая, но довольная я воротилась в кафе. Без чаевых и шагу не ступишь, а у хорошей бабы самые лучшие чаевые находятся между ног. Этим любого мужика можно задобрить, кельнеров, домоправителей и постовых полицейских тоже. Только богачи должны платить, но зато они и имеют больше.
В ту пору, когда Франц каждый вечер посылал меня в отдельный кабинет ресторана, я переживала замечательное время. Я чувствовала себя в общем уверенно, зарабатывала много денег и выглядела всё более симпатичной, хотя и стала, правда, несколько нервной, ибо мужчины, которых я должна была ублажать в кабинете, нередко оказывались весьма, если так можно выразиться, своеобразными, избалованными и взыскательными. Но сам Франц больше к моей складке не подходил. Он был калачом очень тёртым, и никто не разглядел бы в этом низеньком, толстеньком человечке в поношенном фраке то, чем он являлся в действительности: прошедшим огонь и воду сутенёром, сдирающим с людей кожу. Он имел тайный сговор со всеми полицейскими чинами в округе, давал, кому следует взятки, устраивал тысячи рандеву и знакомств, ссужал небольшие суммы под грабительские проценты, приторговывал скотской порнографией, картинками скабрезного содержания и запрещёнными книжками, он посылал ещё много девушек, кроме меня, «прокатиться рысью» и повсюду имел своих шпиков и соглядатаев. Тупым, как обыкновенный блудливый кот, Франц, разумеется, не был. Он понимал, что девушка, которая встречается с элегантными мужчинами, не может выглядеть заурядной простушкой, поэтому у меня было кружевное бельё, шёлковые чулки всевозможных расцветок, по меньшей мере, с полдюжины нарядных платьев, и всё для туалета, а также духи, преимущественно «Майский ландыш» или «Пачули». Франц всегда забирал у меня львиную долю заработанных денег, приговаривая при этом, что он-де хочет лишь «поддержать» меня, а то я, дескать, их «промотаю». И таким образом мне приходилось обращаться к нему за каждым крейцером. Тогда он часами допытывался у меня, зачем да почему понадобились мне деньги, и часто после такого рода препирательств я уходила от него в полном изнеможении. Франц был неотёсанным и вульгарным мужиком, даже если прямо и не прибегал к физической силе. Он позволил себе ударить меня лишь один-единственный раз. Но на протяжении всего времени он изводил меня настоятельными и занудными требованиями переехать к нему на квартиру, однако я предпочла бы скорее выброситься из окна. Я утешала себя тем, что рано или поздно отделаюсь от него, но по поры до времени он был мне нужен, потому что у него были хорошие «связи», а, кроме того, он постоянно шантажировал меня этой мерзкой историей с пропавшей печаткой. До полудня Франц дрых в своём кабинете, расположенном в пригороде, а во второй половине дня с трёх до двенадцати часов ночи нёс свою службу в кафе «Оберлехнер», однако, каким бы занятым ни был, он всегда находился в курсе того, что я в данный момент делаю, чёрт его знает, откуда. Ему были наперечёт известны все «кабаки», все притоны, все места тайных встреч и пикантных рандеву в Вене и он всегда обо всём проведывал. Какую-то помощь в ту пору я получала только от двух человек. От Штеффи, доброй души девчонки, и от старшего официанта Рудольфа из фешенебельного ресторана, где меня однажды, помнится, так замечательно вылизали. Штеффи была из тех, кто за словом в карман не лезет, язык у неё работал, что твой пулемёт, ей, похоже, было кое-что известно о Франце, которого она уже не первый год знала. Она неизменно брала меня под защиту и, вступая с ним из-за меня в ожесточённую перепалку, настолько хорошо угадывала его намерения, что тот совершенно терялся. Она намекала ему, что у него-де рыльце в пушку, и стоило ей только упомянуть имя «Лени», как Франц покрывался смертельной бледностью, тут же переходил на примирительный тон и затыкал хайло. Было видно, что он ужасно досадует и чего-то боится. И даже лучше, если бы моим любовником и сутенёром был маленький плешивый старший официант Рудольф. Он был таким же великим пройдохой как Франц, прекрасно ориентировался в делах подобного рода и всегда помогал мне, когда я хотела утаить для себя немного из заработанных денег. Если Франц потом спрашивал его, сколько же я получила, он всегда называл именно ту сумму, которую я Францу и передавала. Тот, правда, не очень этому верил, однако вынужден был делать хорошую мину при плохой игре, поскольку не мог позволить себе портить отношения с Рудольфом. Вообще-то два этих негодяя всегда чрезвычайно страшились друг друга! Но Франц всё-таки был и мучителем. Когда он, чаще всего после двенадцати часов ночи, поднимался ко мне в квартиру, чтобы забрать дневную выручку, разгорался настоящий скандал, потому что я никогда не переносила, чтобы мною командовали!