– Маделайн, – тихо проговорил он, – я слышал, что… простите меня.
От его сочувственного тона у Маделайн перехватило дыхание. Она не могла выдавить из себя ни единого звука и только смотрела на Мармирджа полным горечи взглядом.
– Анатоль был у меня, когда ему сообщили, что видели на дороге ваши кареты. Он помчался в замок, прежде чем я успел его остановить, а моей лошадке не угнаться за его бешеным зверем. Но я всей душой желал присутствовать при вашей первой встрече.
– Неужели? Как странно! А я-то думала, что вы хотели оказаться как можно дальше отсюда.
– Значит, ваше знакомство прошло не вполне удачно?
– «Не вполне»? Это слишком мягко сказано. Да разве могло быть иначе? Скажите, зачем вы расписывали мне добродетели мистера Леджа, зачем говорили, как замечательно будет… – Она оборвала фразу на полуслове, почувствовав, что к глазам подступают жгучие слезы.
Мармирдж попытался взять ее за руку, но она отдернула ее.
– Нет! Самое ужасное, что я считала вас другом, а вы меня предали!
Старик понурился:
– Дитя мое, вы и представить себе не можете, сколь глубоко мое раскаяние. Я поступил неправильно. Мне бы следовало быть с вами более откровенным.
– Да уж!
– Но мне так хотелось заполучить вас для Анатоля. Я просто не видел другого способа.
– Кроме лжи? В ней не было необходимости, сэр. Вам стоило лишь упомянуть об условиях брачного договора, и я бы дала согласие. Вы же знали, в каких стесненных обстоятельствах находилась моя семья.
– Ах, Маделайн! – Мармирдж устремил на нее проницательный взгляд. – Ваша семья уже не раз бывала в подобных обстоятельствах. Вы вышли замуж за Анатоля Леджа отнюдь не ради денег.
То, что Мармирдж это понял, лишь усугубляло боль и разочарование. Одна слезинка все-таки скатилась по щеке Маделайн. Девушка отвернулась и сердито смахнула ее рукой.
– Как вы могли так поступить? Пробудить во мне расположение к человеку, которого не существует, поверить, что юноша, изображенный на портрете, – это Анатоль Ледж!
– Но это он и есть!
– Значит, художник был слеп! Это изображение нисколько не походит на грубияна, оскорбившего мою кузину, а потом меня.
– Боюсь, дитя мое, вы увидели лишь худшую сторону его натуры. Под этой грубой внешностью скрывается истинная сущность Анатоля Леджа. Этот портрет – отражение его души.
– Прекрасно! Но вам следовало упомянуть об этом значительно раньше. К несчастью, мне придется иметь дело не с душой, а с телом.
Маделайн невольно содрогнулась. Она была девственницей, притом ее никогда особенно не занимали проявления плотской сущности человека. Конечно, мысль о первой брачной ночи изредка мелькала у нее в голове, но она была уверена, что чувствительный и нежный жених сумеет развеять девичьи страхи. Однако перспектива оказаться запертой в спальне один на один с этим дикарем, с мужчиной, способным довести женщину до обморока одним поцелуем, вызывала в ее душе леденящий ужас.
Мармирдж мягко положил руки ей на плечи, повернул к себе.
– Мое дорогое дитя, – сказал он, – я знаю, Анатоль может показаться несколько… э-э… странным, но он никогда не причинит вреда женщине.
Маделайн скептически приподняла бровь.
– Кажется, мне не стоит об этом беспокоиться. – Она указала подбородком на закрытую дверь. – Поскольку он даже не собирается пускать меня в дом.
– Он не позволил вам войти?
– Да, ему противно на меня смотреть. – Маделайн с ненавистью к самой себе отметила, что голос ее задрожал. – А вы сказали мне, что я как раз та, что нужна Анатолю, что я единственная женщина, которую он сможет полюбить.
– Так оно и будет, моя дорогая… Когда-нибудь…
– Если и будет, то, по-видимому, не сегодня. И что я, по-вашему, должна делать, мистер Мармирдж? Стать лагерем во дворе замка? Или, может быть, вернуться в Лондон?
Лицо священника исказилось тревогой.
– О, нет! Вы этого не сделаете!
Маделайн смерила его суровым взглядом, потом с горечью вздохнула.
– Вы правы, не сделаю. Нравится мне это или нет, но я дала клятву… а мое семейство уже давно потратило вшестеро больше того, что причиталось мне по брачному договору. Вы хорошо сделали свое дело, мистер Мармирдж. Вы загнали меня в ловушку.
– У меня не было такого намерения, дитя мое. Позвольте мне поговорить с вашим мужем. Я все улажу, а вы не отчаивайтесь и не теряйте надежды. Все, что я обещал вам в Лондоне, сбудется, если вы проявите терпение. Вы с Анатолем познаете такую любовь, что…
– Ах, мистер Мармирдж, увольте! – Маделайн предостерегающе вскинула руку. – Не стоит рассказывать мне новую красивую сказку. Хотя в последнее время я вела себя довольно глупо, на самом деле я вполне разумная женщина. Я привыкла не сдаваться даже в самых тяжелых обстоятельствах. У меня, знаете ли, большой опыт.
Она гордо вскинула голову.
– А теперь прошу меня простить, я должна присмотреть за своей родственницей. Она также несколько расстроена знакомством с мистером Леджем.
Мармирдж как будто собирался сказать что-то еще, но лишь поклонился Маделайн и освободил ей дорогу. Девушка спустилась уже до середины лестницы, когда ее внимание привлекла голубая лента. Миниатюра. Она лежала вверх рисунком у каменной балюстрады, куда ее в гневе отшвырнул Анатоль.
Теперь по поверхности слоновой кости шла трещина, пересекавшая задумчивое лицо жениха Маделайн.
«Портрет его души», – с презрением подумала Маделайн, о нет, уже Шахразада. Самая грязная ложь из всего, что наговорил Мармирдж. Если у Анатоля Леджа и есть душа, то она должна быть столь же черна, сколь отвратителен его характер. Царица приподняла юбку, намереваясь перешагнуть через миниатюру, но что-то ее удержало.
Может быть… может быть, этот кусочек слоновой кости по-прежнему был ей чем-то дорог. Проклиная себя за глупость, она все же нагнулась и подняла с земли то, что осталось от ее разбившихся надежд.
– Боль, которую я испытала, услыхав слова этого варвара, до сих рвет на куски мое сердце… А руки…
Шахразада опустила глаза и посмотрела на собственные ладони.
– … а руки, Герсими, были грязными. Эти полуночные лентяи даже не могут замостить свои скверные дороги! Дорожная грязь подступает к самым стенам замков, сколь бы огромными и богатыми они ни были. И в этой грязи были мои руки, несмотря на то что я уже проснулась!
Герсими слушала «сестричку» с настоящим испугом. Да, такого даже она предвидеть не могла!.. Если руки были в грязи, значит, не только дух Шахразады побывал в ином мире и ином времени, но и телесно она оказалась там.
– Аллах всесильный, – губы Герсими еле шевелились. – Боюсь, что не сегодня-завтра моя прекрасная наставница совсем покинет нас…