– Нет, – Джамиля улыбнулась. – Мы не хотим стеснять тебя никакими рамками. Любая недоговоренность всегда порождает сомнения во всем сказанном. А потому отвечай на все вопросы принцессы так, как считаешь нужным. Ибо она жена не только младшего сына халифа, но и будущего первого советника халифа. Кому, как не нам знать, что лишь женщине под силу давать мудрые советы, пусть даже устами своего мужа.

Шахразада от удивления широко раскрыла глаза. Она и представить себе не могла, что когда-либо услышит такое из уст царицы, хотя слухи давно уже твердили, что халиф не делает ни одного решительного шага, не посоветовавшись со своей прекрасной женой прежде, чем с диваном или советом мудрецов.

– Не удивляйся, дочь моя, этим моим словам. Женщине, и ей одной, дано быть душой любой семьи, хранительницей и защитницей ее традиций и уклада. Так почему бы ей, чьи плечи отягощены такой гигантской задачей, не давать советов мужу и не решать, как дальше жить этой самой семье?

«И этой стране», – мысленно продолжила слова повелительницы Шахразада.

Словно угадав мысли девушки, Джамиля сказала:

– Скажу тебе по секрету, дочь моя: я не вижу ничего дурного в том, что женщина может дать совет правителю. Более того, думаю, если бы первыми советниками их были женщины, а не мужчины, мир был бы устроен куда мудрее: войны сотрясали бы его гораздо реже, а страны становились бы лишь богаче и гостеприимнее. Жаль только, что мужчинам, чья роль – действие, не дано понять этой простой истины.

Шахразада подумала, что в этих словах Джамили много правды, но ни слова не произнесла – она видела, что повелительница сейчас скорее ведет беседу сама с собой, высказывая свои мысли, которые уже не в силах таить.

– Однако мы отвлеклись, – Джамиля словно очнулась.

– Я повинуюсь тебе, моя царица. – Шахразада низко поклонилась. – Я передам этой девушке все, что знаю, дабы мои знания пошли на пользу не только ей или Шахземану, но и всей нашей стране.

Джамиля вновь улыбнулась. В этот миг она подумала, что беседа с Шахразадой согревает ей душу так же, как согрело появление Герсими; сегодня она, повелительница прекрасной Кордовы, что бы там ни говорили льстецы или лжецы, улыбается куда чаще, чем раньше, и улыбки эти искренни и идут от самого сердца.

«Надеюсь, девушки подружатся. Они чем-то схожи… Быть может, умным своим взором, быть может, внутренним самоуважением, которое столь хорошо видно всякому, кто волен рассмотреть в лице женщины душу, а не бездумно рассматривать лишь черты лица».

О да, и сама Джамиля была вовсе не так проста, как думали многие. Душа ее была глубока и сильна. А за многие годы счастливого замужества она для себя уяснила немало истин, которые могли бы ужаснуть любого закостенелого ревнителя умерших традиций. Иногда, пусть и очень редко, она могла позволить себе высказать вслух мысли, которые смело можно было назвать крамольными, хотя то были лишь взгляды женщины, которая действительно властна над собственной судьбой.

Да и девушка, сидящая перед царицей на шелковых подушках и почтительно внимающая каждому ее слову, была не столь проста. Царица, знавшая ее с малолетства, видела, что Шахразада выросла человеком с сильной волей, что знания ее широки, однако столь же широки ее душа и чувства, которые она испытывает.

«Должно быть, нескоро найдется мужчина, который сможет по достоинству оценить этот удивительный цветок, – думала Джамиля. – Да и сам этот человек должен быть человеком совсем непростым, ибо не перед каждым раскроются глубины ее души».

Шахразада же, только проговорив последние слова, по-настоящему ощутила, сколь велика задача, стоящая перед ней. Она даже с некоторым страхом подумала, что мало знает сама, что ей придется прибегнуть не к одной сотне свитков, дабы не поверхностно, а по-настоящему глубоко осветить предмет разговора. Девушка столь глубоко ушла в свои мысли, что в комнате повисла глубокая тишина.

Царица первой ощутила эту тишину. Она словно бы впервые увидела свои покои: затянутые светло-кремовым полосатым атласом стены, вышитые шелком яркие подушки, лаковый столик и большую вазу с фруктами на нем. Драгоценное зеркало – подарок ганзейских [1] купцов – отражает пеструю гамму летних клумб под окном, залитых солнцем.

Почему-то именно нежащиеся под весенним солнцем цветы вернули мысли царицы в привычное русло.

– Однако ты так и не притронулась к фруктам, дочь моя.

Теперь в Джамиле говорила радушная хозяйка.

– Благодарю тебя, великая царица, – ответила Шахразада. – Моя непочтительность вызвана твоим поручением. Я столь углубилась в размышления о том, как выполнить его наилучшим образом, что забыла обо всем, что окружает меня.

– Моя девочка, никакого непочтительного поступка ты не совершила. Я просто хотела, чтобы ты чувствовала себя спокойно в этих стенах. Хотя, должно быть, вряд ли это возможно – царский дворец не самое уютное место в мире.

Шахразада кивнула, слабо улыбнувшись этим словам: воистину это было чистой правдой.

– Быть может, тебя утешит, что твоя ученица не живет во дворце – Шахземану и его жене отведены покои в Белой башне.

И вновь Шахразада удивилась. Белая башня славилась тем, что хранила обширнейшую библиотеку халифа и всегда предназначалась не столько для семейной жизни, сколько для ученых занятий.

– Да, великая царица, для занятий нет лучшего места.

– Поверь мне, девочка, это чудесное место не только для занятий. Говорят, что это самое уютное гнездышко во всей Кордове… Во всяком случае, таким оно было в те дни, когда я только переступила порог царского дворца.

И вновь царица углубилась в воспоминания. Теперь она унеслась мысленно на десятки лет назад, в дни своей юности.

Почувствовав, что аудиенция окончена, Шахразада легкой тенью покинула покои повелительницы, не боясь вызвать гнев прекрасной Джамили.

Да, сейчас ей было о чем подумать. И страху не было места в душе девушки – она опасалась лишь, хватит ли у нее сил. И пыталась представить себе, какой окажется иноземная принцесса – ее ученица.

Свиток четвертый

Сложенная из мрамора, Белая башня стояла среди обширнейшего сада. Ее полированные стены отражали все великолепие цветов, словно каменная красавица вместе с садом переживала смену времен года. Высокие стрельчатые окна, распахнутые в сад, вовсе не походили на обычные узкие прорези в толстой каменной кладке. Да и сама Башня лишь слегка оправдывала свое название – действительно возвышалась над всем окружающим.

– Должно быть, из верхних окон видно все на многие лиги [2] кругом, – пробормотала Шахразада, с некой опаской переступая порог. Так опасаются каждого нового шага в жизни и встреч с неведомым, на какие иногда бывает богата человеческая жизнь.