Верный своему слову, Синдбад уже назавтра стал одним из солдат удачи. Он получил преизрядный кошель «на обмундирование и транспорт» и кивнул в ответ на приказание «завтра же на восходе выдвинуться за городскую стену и отправиться на лагерь». Ни слова угрозы, прозвучавшие из уст «капитана», ни соглядатай, которого юноша заметил почти сразу, не изменили ничего в решимости юноши. Его гнал вперед долг – а что есть у мужчины, кроме долга перед своей семьей? Только она, эта самая семья.
Да, уже первая экспедиция была достаточно необычной. Ибо немалое войско оказалось вооружено не копьями и мечами, а кирками и лопатами. И лица соратников были не суровы, а печальны.
– Ты не увидишь нашего кагана [5] , малыш, – проговорил десятник в ответ на вопрос Синдбада. – Но увидишь, как он будет погребен. И запомнишь честь, которую этим тебе оказали.
И Синдбад понял, что сколь необыкновенными ни будут приключения, которые он предчувствовал, но реальность окажется удивительнее любого предчувствия.
На рассвете тронулись в путь. И уже к полудню дорога под ногами лошадей стала ýже, превратившись из тракта в едва заметную горную тропку. Горы зажали котловину, встав грозными серыми стражами с трех сторон. Сейчас, в мареве нестерпимого зноя, они казались каменными великанами, которые не выдержали испепеляющего внимания солнца и умерли в мгновение ока, окаменев там, где застал их летний жар.
Не лучше чувствовали себя и люди, застывшие с двух сторон огромного котлована. Ни им, ни их коням не приходилось еще ощущать такое нестерпимое пекло. Синдбаду даже показалось, что уздечка раскалилась, а стремена, которыми он время от времени останавливал своего скакуна, обжигают кожу того до костей.
Хрипели кони, между застывшими всадниками бегали с ведрами воды мальчишки-оруженосцы. Но плеск воды в кожаных ведрах и тяжкие вздохи скакунов были единственными звуками, нарушавшими тишину заповедного ущелья. Всадники молчали – горе, что свалилось на их плечи, нельзя было изъяснить словами, нельзя было даже представить, что такое вообще когда-либо могло случиться. Ибо сегодня хоронили того, кто встал рядом с богом, кто водил их в походы, кто даровал им семьи и мир. Сегодня хоронили Великого кагана.
Видел юноша, что нет в сем суровом мире слез, чтобы выплакать эту великую боль, не было в мире слов, чтобы описать горе каждого из его подданных, не было в мире места, более скорбного, чем это.
Подготовка к похоронам началась, по словам десятника, вчера на рассвете. Почти целый тумен, взяв в руки кирки и лопаты, дотемна сумел вырыть огромный котлован, глубиной в два человеческих роста, а шириной в десятки локтей. Здесь должны были упокоиться останки кагана. Но вместе с ним уходили в последний путь и сотни вещей, что должны были сопровождать его спокойную и сытную жизнь за Тем Порогом.
Упряжь и кони, меха и ткани, украшения и немалая казна. Ибо он, Великий каган, гордость и боль каждого из них, не должен был нуждаться ни в чем. И потому сотни сундуков, крошечных ящичков из драгоценных пород дерева и корзин, полных яств, всю ночь опускали в недра земли ближайшие сподвижники кагана.
Когда же забрезжил рассвет, показалась повозка, на которой покоился он сам. О, даже в смерти он был суров. Черты его лица не смогла разгладить Та, что дарует всем упокоение и вечный мир. В руках кагана был зажат эфес его бесценной сабли, а вдоль тела лежали колчан, полный стрел, и копье, увенчанное конским хвостом – символом тумена, который он сам возглавлял долгие годы.
Синдбад видел и повозку, и тело вождя. Да, ему не дано было почувствовать ту боль, что жила в душе сподвижников хана. Но поневоле, опуская взгляд к комьям земли под ногами скакуна, он поднимал глаза, полные слез. Смотрел и не мог позволить себе быть сейчас всего лишь печальным. Он чувствовал, что должен был быть таким, как каган – великий Цынгис, чье тело вместе с бесценным ложем опустили в глубины земли вслед за утварью и мехами, казной и коврами, яствами и оружием.
Горы отразили хриплое пение сотен труб и хриплый плач тысяч сильных мужчин, позволивших себе всего миг слабости.
Вновь в наступившей тишине замелькали лопаты. И вскоре на месте котлована стал расти холм. Скудная горная земля пылила, серые комья укрывали собой создателя «Ясы» и Орды, и вскоре остались лишь неаккуратная гора и они – последняя стража и последний караул у могилы великого воина и кагана.
Под все усиливающимся жаром небес те, кто лишь миг назад укрывали своего правителя последним покрывалом, отбросили кирки и лопаты и стали взбираться по только что насыпанному холму. Под их тяжестью земля оседала, все плотнее ложась на властителя, который своей волей избрал себе столь необыкновенный способ упокоения.
Пеший тумен трижды прошел по насыпи от одного склона гор до другого. Теперь холм стал куда ниже, но по-прежнему был отчетливо виден.
В горном воздухе, сером от поднявшейся пыли, зазвучала новая команда, и на помощь первому тумену пришел второй. Теперь воины стояли почти вплотную друг к другу. Они почти не двигались, но насыпь под тяжестью их тел едва заметно проседала.
Вскоре должна была дойти очередь и до конников, до этого мига стоявших последней, почетной стражей. Но не сейчас.
Ибо в тот миг, когда крошечное облачко на миг затмило пылающее светило, по месту, которое только что покинули пешие тумены, лавой пронесся тысячный табун лошадей. Крики погонщиков слились в один, и тогда табун пронесся обратно, почти сровняв с землей насыпь. Пыль поднялась до самых вершин, и тогда всадники, и Синдбад среди них, натянули на лицо тонкие шелковые платки, дабы защитить дыхание. Хрипящим от возбуждения коням тоже приходилось несладко, но в этот черный миг о них думали менее всего.
И вот пришел черед его сотни. Жар иссушил их глотки, горе заперло слезы в душах, но честь, оказанная ему и еще десятку сотен лучших воинов кагана, выпрямила их спины и заставила сверкать глаза под широкими кожаными налобниками.
Десятник всего в шаге поднял руку, и все вокруг затихло. Казалось, затих даже ветерок, до сих пор несмело трогавший хвосты на церемониальных копьях. Синдбад почувствовал, как напряглось за миг до скачки его тело, как в ожидании команды застыли в ожидании тела его новых друзей. И миг настал!
Повинуясь неслышной команде его шпор, бросился вперед конь. И следом за ним по насыпи загрохотали копыта коней его сотни.
Хриплые человеческие крики слились в один громовой крик, к которому почти сразу присоединился храп сотни коней. Боевые скакуны преодолели расстояние до противоположной стены почти мгновенно. Но не остановились, ибо всадники повернули их обратно.
Трижды пронеслась конная лава по месту, что еще утром было пустым котлованом, а позже стало могилой великого кагана. Но сделана была лишь половина дела. Ибо серая земля, дважды перемещенная с того места, где пролежала многие сотни лет, выдавала и место могилы, и ее гигантские размеры.
Вновь зазвучала команда и горы стократно отразили ее. И вновь пешие тумены трижды прошагали от одного края горной котловины до другого.