Book.

– Повесть твоя печальна, Синдбад-чужестранец! Знай же: ты попал на остров царя аль-Михрджана, владыки самого богатого в мире конного царства и самых прекрасных в мире коней! А я Джафар – первый конюх его Восточной конюшни!

Я поклонился, приветствуя Джафара. (Хотя кланяться лежа на земле было совсем неудобно – но разве неудобство остановит правоверного, чтобы пожелать здоровья и процветания ближнему?)

– Теперь нам надо затаиться, Синдбад-чужеземец! Вот-вот из моря должны появиться крылатые кони. Их мы и ждем. Видишь, красавица Алхас привязана! Сегодня она должна понести от морского коня. А когда родится жеребенок, станет он дороже целого мешка золота, ибо крылатые кони царя аль-Михрджана уже от момента рождения предназначены самым могущественным магам подлунного мира…

– А скажи мне, о Джафар, Алхас единственная ждет сейчас коня морского?

– Ну что ты, чужеземец, – улыбка конюха в полутьме была чуточку насмешливой. – Хороши б мы были, если б у нас была только одна кобыла-невеста! Сейчас по всему берегу привязаны наши красавицы, которые ждут своих мужей. Ведь крылатые морские кони привязываются на всю жизнь, а соединившись, становятся парой до самого дня смерти. Когда жеребец удовлетворяет свое желание, он всегда стремится увести за собой кобылу. И только крепкие веревки не дают ему сделать этого. Знал бы ты, как страшно кричат они тогда, когда приходит миг расставания! Их зовет в пучину безжалостная судьба. И только знание, или, быть может, надежда на встречу через год не дает прекрасным морским крылатым коням и нашим кобылам замертво упасть на месте. Так продолжается из года в год уже не одно столетие, а когда рождаются жеребята, происходит еще одно чудо – жеребчики, едва родившись, взмывают в небо. А там, словно точно зная этот час, кружат их отцы… И только кобылки и их матери остаются с нами…

В голосе первого конюха Восточной конюшни царя было столько гордости, что я невольно позавидовал ему.

– Я свидетель этих чудес уже почти два десятилетия, но великое таинство соединения и изумительной верности наполняет мое сердце благоговением перед чудесами повелителя всех правоверных, Аллаха всемилостивейшего и милосердного! Вот если бы он и людям давал такую же любовь!

– Да ты поэт, Джафар! Я завидую и тебе, и твоему нелегкому, но прекрасному ремеслу!

– Спасибо на добром слове, чужеземец… Скоро начнется таинство. Нам здесь больше нечего делать. Крики крылатых коней призовут нас в срок. А теперь удалимся и дадим совершиться чуду воссоединения и рождению новых жизней!

Ползком мы проделали недлинный путь, и вскоре Джафар указал мне на какую-то странную дыру в земле. Это оказалась дверь. За ней ступеньки вели вниз, к глубоким и уютным комнатам под землей. Здесь все уже было готово для ожидания.

– Будь моим гостем, чужеземец! Вот еда, вот вино…

Мы ели и пили, пока не насытились, а потом курили кальяны, в полутьме думая каждый о своем.

В который раз я мысленно возносил благодарность Аллаху за свое спасение, за встречу с человеком и за то, что, пусть невольно, стал свидетелем чуда. Ведь Джафар и в самом деле был прав: верность и надежда – казалось, такие человеческие чувства, которые среди людей можно встретить реже, чем среди этих сказочных животных…

Голос Джафара отвлек меня от мыслей:

– Уже скоро, Синдбад. Когда таинство свершится, мы отведем Алхас в стойло, а после я доставлю тебя к нашему царю аль-Михрджану, если Аллах будет милосерден и не пошлет нам бед… Знай же, что если бы ты не встретил сегодня меня или одного из моих товарищей-конюхов, то до нашего жилья тебе пришлось бы идти не одну неделю. И неизвестно еще, какие бы несчастья подстерегали тебя на этом пути. Ведь мы живем в самом сердце острова и выходим к берегу только тогда, когда ведем кобыл на встречу с их крылатыми мужьями.

Я хотел, конечно, прямо сейчас отправиться в обитаемые места, ибо во мне ожила и окрепла надежда на то, что когда-нибудь, пусть нескоро, но попаду я в обитель своего сердца – несравненный и прекрасный Багдад. Но понимал я и Джафара. Великое чудо, ради которого он и его товарищи пришли сегодня на берег моря, требовало времени и терпения. Значит, всем нам приходилось ждать.

Медленно текли минуты, мерцали огоньки светильников. Веки мои смежились, я почти уснул. Но в этот момент раздался удар, похожий на удар грома, а затем мы услышали крики, которые не мог издать ни один человек. Низкие, полные отчаяния и тоски звуки дошли к нам под землю так же легко, как будто не существовало никаких преград.

– Что ж, Синдбад, – сказал мне Джафар, – пора. Это кричал муж нашей прекрасной Алхас. Его сердце рвется остаться с ней, но теперь он должен улетать. Обычно мы не торопимся подниматься на берег и даем попрощаться, но сейчас я потихоньку выведу тебя – ты должен увидеть это.

Крадучись, отсчитали мы ступени вверх; прохладный ветерок погладил нас по щекам. Розовело небо – до восхода оставалось немного. Несколько шагов – и мы пришли на прогалину, где Джафар привязал кобылу. Сейчас, в свете звезд, животное выглядело не просто громадным – в нем появилась какая-то угроза. Но быть может, мне так только показалось. Рядом с Алхас стоял ее муж. Прекраснее существа не видал я в мире подлунном. Огромный конь, высотой превышавший взрослого мужчину вдвое, черный как смоль. Гордый и грозный поворот головы выдал его горячий нрав. Я до этой минуты не верил Джафару, но конь и впрямь обладал огромными крыльями, не похожими ни на крылья птицы, ни на крылья нетопыря; ими он словно обнимал свою подругу.

– Смотри, чужеземец, они прощаются, – прошептал Джафар. – Еще миг, и он улетит… Я наблюдаю это уже не первый раз, но всегда мое сердце замирает от счастья и боли. Я молю Аллаха всемилостивейшего, чтобы дал он мне сил прожить еще год, привести сюда прекрасную Алхас и подарить им еще одну встречу…

Я хотел расспросить Джафара о маленьких кобылках, но меня перебил громоподобный удар – это конь ударил копытом. Потом раздался еще один страшный, оглушительный крик, и порыв ветра начал клонить нас к земле – то взмахнул своими великолепными крыльями морской конь. Морда его еще раз с великой нежностью коснулась морды кобылы – и вот он уже парит в небе, стремительно уменьшаясь… В лучах восходящего солнца он казался еще чернее, чем был на самом деле. Вот к нему стали присоединяться другие крылатые кони… Они улетели, в последний раз криками прощаясь со своими подругами. С земли ржанием им отвечали кобылы. И были в том ржании и радость от встречи с любимыми, и надежда…

– Что ж, Синдбад-чужеземец, нам пора. Идем, отвяжем Алхас и отправился домой. Я отведу тебя к царю аль-Михрджану и покажу нашу страну. Для меня это будет честью и наградой, ибо нет большего удовольствия, чем показывать незнакомцу любимую родину, прекраснее которой не видел ничего в мире.

(Я был согласен с ним. Правда, однако, заключалась в том, что для человека его родина и место, которое он называет самым прекрасным, не всегда одно и то же. Ибо родиной может быть и всеми забытая деревушка, красота которой – лишь в воспоминаниях человека о сладостных минутах детства.)