Так ничего и не поняв, маг поднялся. Одним резким движением вложил меч в ножны, вышел из-за стола и вновь погрузил меч в заповедный камень. Теперь лишь рукоятка оставалась на виду. Разумеется, одно простое решение сразу пришло ему на ум. Надо остаться здесь, за надежными стенами своей половины дома, запретив жене даже приближаться к своим покоям. А заодно и запретив себе не только желать Хамиды, но даже и думать о ней… Раз и навсегда отказаться от мыслей о любви.

Просто… но, к сожалению, невыполнимо. Ибо он уже женат, и, похоже, жена его не из тех, кем можно командовать.

«Не лги себе, безумец… Ты жаждешь ее и боишься признаться в этом. Даже угроза гибели тебя не страшит – если это будет гибель в ее объятиях…»

Сейчас Руас не узнавал сам себя. Что-то в привычном порядке вещей, в слегка прискучившей уже ауре дома изменилось. Так лютня, вчера еще поющая на все лады, сегодня едва заметно дребезжит и не дает уже того изумительно верного тона. Хотя, вынужден был признаться себе колдун, сегодня лютня, до того чуть заметно дребезжащая, похоже, нашла более верный тон.

Однако что именно было иным, Руас понять не мог.

– Быть может, изменился я сам? Быть может, мне не следовало столь сильно приближаться к этой несчастной девочке? Не следовало становиться ее мужем? Быть может, разумно было бы остаться в ее памяти холодным, отстраненным, равнодушным?

Увы, что толку сейчас гадать об этом – ибо все уже случилось: удивительная дева с глазами, подобными сияющим бериллам, вошла не только в его жизнь, но и в саму его душу, пленив сердце, опалив тело.

И вот сейчас, в одиночестве меряя шагами свой огромный кабинет-зал, колдун пытался понять, отчего изменился мир вокруг него? Почему теперь ему мало тишины своих покоев, почему его нестерпимо влечет туда, где в вечерних сумерках царит она – его жена? Почему ему так хочется слышать ее голос? Почему хочется улыбаться ее болтовне? Отчего так приятно радоваться ее хлопотам?

– Ты влюбился, одинокий маг, – холодно усмехнулся Руас, взглянув в бесценное зеркало. – Ты влюбился и сам страшишься признать это. Быть может, оттого, что теперь твой щит истончился. А время твоей жизни определено, как взвешены на весах суровой Маат все твои деяния, как чистые, так и постыдные…

Однако все это, будь это даже чистейшая правда, не могло объяснить странного беспокойства, которым буквально дышал в эти ночные часы его дом. Дом у скалы. Дом стража у скалы.

Дом бессменного стража…

Свиток двадцать четвертый

Прикосновение к щеке было едва заметным. Однако Хамиде и его хватило, чтобы прийти в себя.

– Ты здесь, мой повелитель?

Увы, тишина была ей ответом.

Девушка откинулась на подушки и вновь закрыла глаза. Однако вместо сладких объятий сна она вновь ощутила то же прикосновение – чуть теплое, робкое, невесомое. Глаза Хамиды распахнулись сами собой.

– Кто здесь? Кто смеет тревожить меня?

– …я?

«Так это просто эхо, – подумала девушка. Но мысль эта разбудила ее окончательно. – Однако откуда здесь, в уютных покоях, взяться эху?»

– А ну-ка, уходи прочь, шутник. Иначе я угощу тебя дюжиной тумаков!

– … ов… ой…ой…

Хамида прислушалась, оглянулась, вновь закрыла глаза и откинулась на ложе.

– Ты затаила дыхание, моя греза… Не следует этого делать…

Странный, словно пустой, голос был определенно мужским. Более того, Хамида могла поклясться, что этот голос ей знаком. Знакомы какие-то трудноуловимые нотки, которые позволяли отличить его от любого другого голоса в целом мире.

Девушка села на постели и огляделась. Рассвет уже воцарился и в ее опочивальне, и в крошечном саду женской половины дома. Солнечные лучи беспечно скользили по кистям глицинии, удивительно ярким в свете пробуждающегося дня. Но кроме солнечных лучей и рассвета, в комнате никого не было – ни души, ни тени…

– Кто ты? Кто говорит со мной?

– …Тот, кто столь же близок к тебе, сколь и далек… Кто пленен тобой и освобожден тобой… Кто готов быть всем для тебя и вынужден таиться от тебя…

Сколь бы сладко ни кружилась голова от этих слов (ах, все юные девы так мечтательны!), Хамида смогла призвать на помощь свой здравый смысл.

– Терпеть не могу загадки! Ненавижу тайны! Ты или немедленно покидаешь мою опочивальню, дабы морочить голову кому-нибудь другому, или открываешь свое имя!

Однако вместо ответа Хамида услышала лишь смешок. Мужской смешок… так похожий на недоверчивое хмыканье ее мужа.

– Аллах великий! – Девушка с облегчением откинулась на подушки. – Это и есть голос моего мужа! Как же я могла забыть, что он великий маг, – не зря же Тивиад, презренный толстяк, боится его до холодного пота. Не зря же девы гарема стараются лишний раз не упоминать само его имя! Мой заботливый муж с самого утра в трудах. Но он знает, сколь печальна для меня жизнь, когда его нет рядом. Вот он и оставил свой голос, уйдя поутру на службу! Как все просто!

Вновь в пустоте комнаты послышался смешок – теперь чуть громче, чуть отчетливее.

«Ах, маленькая дурочка! Самое главное, оказывается, найти объяснение! Ты уже весела, румянец вернулся на щеки, дыхание успокоилось. Ну что ж, если тебя удовлетворяет это… Пусть до времени будет так – быть голосом Руаса не так и неудобно…»

Невидимка скользнул ближе к ложу. Девушка рассматривала облачка за окном и была в этот миг столь желанна, что у него едва хватило сил, чтобы устоять на месте. Достаточно уже того, что он натворил в полночь…

Если бы призраки могли краснеть, он бы покраснел. Но, увы, он был пока что бестелесным. И только жаждал обрести вновь свое тело, вернуть себе свою жизнь… Пусть для этого и придется притвориться влюбленным… Ведь и его брат более чем успешно притворился любящим мужем.

По трезвом размышлении призрак понял, что быть голосом Руаса ему не просто удобно – ему выгодно. Ибо в этом случае он сможет использовать эту молоденькую дурочку, добиваться того, чего ему надо, куда более простыми путями – она же будет уверена, что поступает так не вопреки, а по воле собственного заботливого супруга. Не понадобится кружить голову, навевать сладкие грезы… Можно будет даже наслаждаться ее телом, ибо все равно она будет уверена в том, что поступает по совести.

И в опочивальне раздался отчетливо слышный шепот:

– Прекраснейшая… Удивительнейшая… Чаровница…

– Как все же заботлив мой Руас, как щедр! Как он любит меня…

«Ох, глупышка… Руас любит… Да нет на свете более сухого и жестокого упрямца, чем твой «любящий» Руас… Но пока мы говорить тебе этого не будем!»

Хамида потянулась и неторопливо покинула ложе. Ее любимый был рядом с ней – и эта простая мысль ее согревала.