Руас рассмеялся. Да, малышом он тоже верил в привидения – мир джиннов и демонов был для него живым, настоящим. И хотя это время давно прошло, голос муэдзина ни для Салима, ни для него не лишился своего волшебства. Песнь звучала магически, особенно в ранние утренние часы. Как только смолк заключительный звук, Руас отвернулся от окна и спрятал записи в тяжелый футляр. Всегда, когда раздумья не давали ему спать, он погружался в волны мирового эфира и размышлял о том, что теперь доступно было лишь ему одному, – размышлял с тоской, чувствуя, что лишен какой-то необходимой, весьма важной части самого себя. Конечно, так оно и было до того самого мига, как султан в своей милости одарил его супругой. Супругой капризной и способной на все…
Весь двор, да и сам Руас прекрасно понял, что именно хотел сказать Тивиад Второй своим даром. Однако властитель, похоже, просчитался – и вместо бессрочной пытки он, звездочет и маг, получил бессрочное наслаждение.
Руас уже не пытался скрывать от самого себя, что полюбил Хамиду. Не так, как некогда любил ее подобие, Хафизу, коварную и расчетливую. Ту, что, пусть невольно и того не ведая, изменила всю его длинную жизнь. Хамида же оказалась прямодушной и честной – она открыто ненавидела, открыто любила и, не скрываясь, принимала любовь.
«Быть может, когда-нибудь у меня хватит духу рассказать ей о том, кто я таков на самом деле. Поведать историю своей подлинной жизни и поделиться болью от разлуки с братом. Разлуки, куда более тяжкой, ибо он здесь, рядом со мной, но недостижим ни для моей мести, ни для моей братской любви…»
Однако отчего он вдруг стал думать обо всем этом сейчас? На рассвете следовало вспоминать вещи приятные, ибо тогда и день сложится хорошо, спокойно, не принеся ударов и бед. А мысли тяжкие следовало спрятать до заката и вместе с уходящим солнцем отпустить их в свободное странствие.
«Еще лучше, глупец, вообще не думать о дурном. Запереть горькие воспоминания вместе с побрякушками, что собирал ты по всему миру… Запереть и забыть о них навсегда. Пусть застывшая кровь вулкана хранит их так же, как хранит она сейчас грехи и соблазны мира…»
Руас бросил последний взгляд на тихие еще луга, по которым скользили первые солнечные лучи. Новый день только просыпался. Первые торговцы еще только погружали на телеги свой товар, чтобы ехать на рыночную площадь. Женщины еще только наливали воду из тяжких глиняных кувшинов в узкогорлые джезвы…
Нечто подобное происходило сейчас и в стенах поместья. Руас слышал голоса и смех – слуги обменивались свежими сплетнями из жизни соседей. Потом раздались быстрые, тяжелые мужские шаги. Похоже, прибыл паланкин, который эмир высылал за ним каждое утро вот уже…
Тут придворный звездочет и колдун признался себе, что не хочет вспоминать, сколько лет он служит толстяку Тивиаду. Сколько лет прикован к этим стенам и скалам – более из чувства долга, чем из боязни за самого себя.
Снизу донеслись голоса. Похоже, Салим впустил посыльного. Руас услышал шаркающие шаги слуги, с трудом преодолевающего ступеньки лестницы, чтобы уведомить своего господина о прибытии паланкина.
Руас даже не обернулся, когда открылась дверь в его опочивальню.
– Простите, мой господин, вы…
– Я с ночи уже одет!
Салим молча поклонился и отошел в сторону. В глазах его читалось осуждение. Да, старик был с ним все эти годы. Он преотлично знал, кому служит. Как знал и то, кто такой он сам. Однако предпочитал играть роль обычного слуги, приверженца Аллаха всесильного и всемилостивого, чтящего все положенные заповеди и свято верящего, что под покровом ночи могут твориться лишь черные деяния.
Руас затянул шнурок футляра и накинул плащ звездочета. Два движения гребнем по волосам, так и не привыкшим к чалме (это тоже всегда вызывало осуждающие взгляды Салима: гладко выбритое лицо и непокорные волосы).
– Ну вот, теперь я готов.
Руас неторопливо спустился по лестнице в зал, где его уже дожидался посыльный султана. Слуга Тивиада Второго, хорошо одетый молодой человек, приветствовал Руаса низким поклоном.
– Мой господин, благородный и мудрый Тивиад Второй ибн Анвар ас-Саббади, да хранит его Аллах и дарует долгую жизнь, прислал меня за вами, повелев сопроводить вас во дворец, где мой повелитель, благородный и мудрый Тивиад Второй ибн Анвар ас-Саббади, да хранит его Аллах и приветствует…
Руас закатил глаза. Все это он уже слышал, слышал не одну сотню раз.
– …ожидает вас. Не изволите ли последовать за мной, господин? Паланкин уже подан.
Руас направился за молодым человеком. Паланкин, сооружение величиной с небольшую жилую комнату, уложенный большими подушками, с набивкой из мягкой шерсти поверх яркого ковра, с тяжелыми шелковыми занавесками, криком кричал о роскоши двора, что было настоящей ложью. «Перестань думать о дурном, глупец, очисти свои мысли для светлого!» Стоял даже поднос со свежими финиками и орехами. Руас почувствовал, как паланкин подняли и понесли.
Темнокожие рабы обладали отменной выучкой; их быстрые шаги были равномерны, и они так крепко держали ручки паланкина, что Руасу казалось, будто он парит в воздухе. С наслаждением откинувшись на мягкие подушки, он вытянул ноги, взял несколько фиников и задремал. И сквозь дрему успел подумать, что совсем иначе представлял себе семейную жизнь…
Сколь бы коротким ни был сон, однако в покои толстяка Тивиада Руас вошел вполне свежим и готовым к любым чудесам. Говоря по чести, со службой почтенному звездочету удивительно повезло, ибо страну не сотрясали войны, в коих следовало бы предрекать победу, поля были тучны, а урожаи обильны – и потому можно было не вызывать дождь, подобно шаману умирающего племени. Единственной по-настоящему трудной задачей было «правильное» прочтение письмен, начертанных в синих небесах: властитель должен был знать, какую из обитательниц гарема призвать на ложе. А подсказать ему могли это лишь звезды, вещающие тихим голосом Руаса.
Вот и сегодня единственной задачей, стоящей перед колдуном и знатоком звездных символов, было верное прочтение имени очередной одалиски. Увы, повелитель не становился моложе – а потому каждая его встреча с прекрасной ханым становилась серьезной и, что греха таить, зачастую уже неразрешимой проблемой. Но тут уж он, Руас-звездочет, был не властен. Ибо в свое время честно предсказал Тивиаду, что феерические подвиги на ложе – удел молодых принцев, а не престарелых султанов. И что ему, почтенному Тивиаду, не следует искать совета, как бороться со старостью. Ибо не на небесах записан ответ, а, отчасти, в наставлениях для султанских поваров. Но куда больше – в толстых лекарских книгах.
Да, теперь-то спрос был с лекарей. Которых султан с детства боялся, как огня. И потому пользовали его самые грязные шарлатаны со всего мира, коих находил и доставлял ко двору неугомонный визирь Ахмад ад-Дин. Скольких чудодеев уже повидал здесь Руас, сказать он не мог, знал лишь, что счет перевалил на вторую сотню.
Вот и сейчас, входя в Малый парадный зал, Руас повстречал вылетающего (иначе не скажешь) знахаря, бледного, как самые белые белила, и мечтающего лишь унести ноги, напрочь забыв об обещанной более чем щедрой награде в случае, если ему удастся восстановить мужскую силу повелителя.