— Я не знаю, чего возжажду завтра. Сегодня же я ищу только знаний. Разум мой задает вопросы, на которые у меня нет ответов, и в груди моей поселяется тоска. Я хочу услышать, о чем думают мудрые люди и во что верят в других землях, далеко отсюда. Я стремлюсь открыть темные и пустынные улицы моего разума свету нового солнца и населить их мыслями.
— Прошу тебя, сойди с коня. Мой дом — твой дом. Хозяин был немолод, но красив, с гордой осанкой, в поношенном, но дорогом платье. Когда Шимас стал было снимать с коня уздечку и седло, он покачал головой:
— О нем позаботится раб, и незамедлительно. Прошу тебя, входи.
Он провел юношу по галерее в небольшую комнату с коврами, подушками и низеньким столиком. В алькове была устроена купальня с ванной, куда лилась вода.
— Освежись, а после поговорим.
Оставшись один в затененной комнате, Шимас разделся и помылся, вытряхнул пыль из одежды. Оделся и, уже пристегивая скимитар, услышал, как поет девушка, — красивый, сладкозвучный, часто повторяющийся припев. Он остановился и прислушался.
«Вот это… это и составляет жизнь: миг спокойствия, струя, льющаяся в чашу фонтана, девичий голос… миг схваченной красоты. Кто истинно мудр, тот никогда не позволит такому мгновению ускользнуть…»
Кто она? Поет ли она о любви или от тоски по ней? Любовь зачастую таится в саду, за стеной, на сумеречной соседней улице…
Открыв дверь, Шимас вышел в галерею, за колоннадой солнце освещало сад, где цвели гибискусы, розы и жасмин. Юноша постоял, давая схлынуть остаткам напряжения. И тут увидел, что ворота, впустившие его, были теперь закрыты и заперты изнутри на засов.
За пловом хозяин представился. Его звали Веспасий, а отец его был арабом из курайш — племени Пророка. Когда-то был и солдатом, и чиновником халифа.
— Что ты собираешься делать, юноша?
— Остаться здесь, учиться, познавать, прислушиваться к новостям. Быть может, я задержусь здесь надолго. Но мне придется совершить странствие в Арморику.
— Мой кров да будет твоим. Нет у меня сына, и «кисмет» — судьба — по доброте своей привела тебя ко мне. Ну, а кроме того, я не лишен источников сведений. Если тебе понадобится, я смогу разузнать почти о любом человеке…
— Ты должен простить меня. Я не смогу разделить с тобой кров, если мне не будет дозволено платить за него. Таков обычай моего народа.
Веспасий поклонился:
— Когда-то я воспринял бы это как оскорбление, но сейчас… я человек бедный. Ты видишь дом благосостояния, и оно было у меня при старых халифах, берберы же не предоставили мне места. Твое общество будет приятно мне, ибо в молодости я много беседовал с учеными Багдада и Дамаска. Более того, у меня есть и немного книг, и некоторые из них очень хорошие… очень редкие.
Он поднялся:
— Хочешь послушать совет старого человека? Говори мало, слушай много. Есть в Толедо красота, есть и мудрость, но есть в ней и кровь.
Так Шимас вновь обрел кров, хотя еще не знал, надолго ли. Он вновь решил, что не будет ничего дурного в том, что пусть ненадолго, но прильнет к живительному источнику знаний, раз уж так распорядилась судьба и привела его в Толедо.
Он много читал, бродил по улицам, изучая город, и прислушивался к разговорной речи, пополняя знание арабского языка и учась немного берберскому. Вскоре он убедился в том, что еще в Кордове поступал мудро, учась языку не на базарах, а в кофейнях, где люди беседуют неспешно, не кричат и делают паузы, приличествующие размышлениям.
Вначале, когда кофе только что стал известен, его прессовали в лепешки и продавали как лакомство, потом из него стали приготовлять настой и пить. Утверждали, что он возбуждает мозг и способствует размышлению. Кофейни стали излюбленным местом мыслителей и поэтов.
Кофе происходил из Африки, но вскоре пересек Красное море и распространился в Аравии. Веспасий, с которым Шимас беседовал долгими часами, был другом одного ученого человека, рассказывавшего ему о старых временах, когда из египетских портов на Красном море, например из Миос-Ормуса или Береники, каждый день уходили корабли к далеким городам Индии, Тапробана и страны Чин. Эти суда часто возвращались с грузом чая, и он тоже полюбился многим. Неизвестный в Европе, маврами он употреблялся сначала в лечебных целях, а потом его стали пить просто ради удовольствия.
Ни один из этих напитков не был известен во франкских землях. Шимас же, сидя в кофейнях, временами смаковал и то, и другое, покручивая усы и поглощая слухом более опьяняющий напиток — вино разума, этот сладкий и горький сок, добываемый из лозы мысли и древа человеческого опыта.
В чайных и кофейных домах постоянно беседовали и спорили, туда захаживали персы из Джунди-Шапура, греки из Александрии, сирийцы из Алеппо вперемежку с арабами из Дамаска и Багдада.
В одну из кофеен, где Шимас часто бывал, иногда заходил Абуль-Касим Халаф, известный франкам под именем Альбукасиса, знаменитый хирург, впрочем, еще более прославленный как поэт и мудрец. Его другом был знаток растений Ибн Бейтар, и многие часы просиживал юноша спиной к ним, но жадно впитывая каждое их слово. Так пополнялось его образование, а заодно и знание арабского языка. Время от времени они упоминали в разговоре книги, которые юноша тут же торопился разыскать. На любую сторону познания он набрасывался с жадностью изголодавшегося.
Каждый день прохаживался он по базарам, переходя с места на место, разговаривая с торговцами из чужих земель, и у всех спрашивал, что нового слышно из Арморики. Чаще всего его собеседники лишь пожимали плечами — и это было лучшим знаком, что перемены в Бретани ждут появления именно его, Шимаса-мстителя.
Прошли долгие недели спокойствия, наполненные лишь чтением, болтовней с Веспасием и неторопливыми прогулками. Но однажды он увидел самую красивую женщину из всех, кого встречал когда-либо. Она пришла в кофейню в сопровождении знаменитого мудреца. Солнечный свет проникал в помещение через дверь, оставляя все внутри в тени и в тишине. Был час, когда вокруг становится малолюдно, в кофейне не осталось никого, кроме них троих. Красавица сидела, скрестив ноги, на кожаных подушках за низенькими столиками и внимательно слушала своего почтенного собеседника.
Раб принес им чай и сласти. Незнакомка заняла место рядом со своим спутником, лицом к юноше. Время от времени она поднимала глаза и смотрела прямо на Шимаса, ибо не могла этого избежать. Она была божественно прекрасна, но мало ли божественно прекрасных женщин вокруг, когда ты молод и жизненные токи струятся по жилам бурной волной? Но эта красавица… она превосходила всех!
— Радостно видеть тебя, Гелаба, — сказал Абд Рушд, спутник красавицы. — Откуда ты вернулась?
— Всего-то из загородного своего имения. Но до того успела побывать и на Сицилии, — голос красавицы заворожил Шимаса. — Там принц Вильгельм рассказывал мне о кораблях викингов, плавающих к острову в северных морях, — это, должно быть, Ультима Туле…