Она не воспользовалась ни одним из них — просто повернулась к преследователю лицом и сказала:
— Я слушаю тебя.
Рахман слегка кивнул стражам, отдавшим ему честь, и небрежно взял Эринию за руку, но сжал ее крепко.
— Я хотел бы поговорить с тобой наедине.
Эриния хотела вырвать у него свою руку и поспешить наружу, чтобы отыскать Урию, но вместо этого подняла голову и смело встретила его взгляд. Всмотревшись в его карие глаза, она заметила, что они испещрены золотистыми крапинками.
— Мне нужно… спешить, иначе мой слуга начнет обо мне беспокоиться.
Губы Рахмана тронула слабая улыбка.
— Хозяйку волнуют чувства ее слуги — опасные воззрения, если дать им укорениться и распространиться по всему Египту, — насмешливо сказал он, но выражение его лица сразу же стало серьезным. Он крепче сжал ее руку, так что ей стало больно. — Я настаиваю на том, чтобы поговорить с тобой.
Эринии не оставалось ничего иного — девушка позволила ему отвести себя назад по коридору в одну из пустующих комнат. Рахман не отпускал ее руки, пока не убедился, что никто не сможет подслушать их разговор.
— Эриния! Я заметил твое… замешательство, когда ты увидела меня сегодня возле царя.
Девушка с вызовом посмотрела на него, испытывая в этот момент скорее гнев, чем страх.
— Но я не смутилась, когда увидела тебя на корабле ромеев в одежде ромейского военачальника! — выпалила она в ответ.
Он притянул ее к себе, и девушка поняла, что ей грозит серьезная опасность.
— Ты должна забыть, что видела меня прежде, — настойчиво потребовал Рахман тихим голосом, в котором ясно слышалась угроза. — Тебе понятно?
— Мне понятно, что ты хочешь убедить царя в том, будто ты ему друг!
— Ты ступаешь на опасную почву! — предостерег он.
— А ты ступил на путь предательства!
Он слегка встряхнул ее.
— Я не предатель!
— И тем не менее хочешь заставить меня забыть, что я видела тебя в тот день на палубе «Белого коршуна».
— Боги свидетели, что я не сумел забыть тебя!
Рахман прижал ее к себе, и она ощутила твердые мышцы под одеждой. Она прикрыла глаза, когда он приподнял ей подбородок и взглянул в лицо. Затем он склонил к ней голову и прошептал:
— Ты вспоминала обо мне?
Эриния почувствовала его дыхание на своих губах, и у нее подогнулись колени, но уже не от страха. Ей хотелось очутиться в его объятиях и еще раз ощутить, как его губы соединяются с ее губами. Но этому человеку нельзя доверять: само его существование было угрозой для нее и ее жизни. Отшатнувшись, она покачала головой:
— Как бы я могла забыть тебя, если ты уверяешь, что до сегодняшнего дня никогда тебя не видела?
Хотел бы он так говорить о ней! Рахману трудно было сосредоточиться на делах, когда всеми его мыслями владела юная красавица, встретившаяся по пути в Александрию. Она была храброй и, боги свидетели, страшно упрямой, но в то же время и необыкновенно волнующей, и непредсказуемой, как экзотические дикие кошки, которых она дрессировала. Он увидел вспышку гнева в ее зеленых глазах и задумался, какой оттенок приобретут эти глаза, когда потемнеют от страсти. У нее было гибкое сильное тело, и его не оставляла в покое мысль: какая красота скрыта под ее одеждой? И все же она представляла для него угрозу — он все еще не решил, как с ней поступить. Девушка, пожалуй, может его выдать. Если она не рассказала сегодня царю все, что о нем знает, то только потому, что его присутствие в тронном зале застало ее врасплох.
Эриния все еще не могла унять дрожь. В лице Рахмана она приобрела могущественного врага — он без колебаний может лишить ее жизни, стоит ему только подумать, что она опасна. Она вспомнила его предостережение — он уже видел в ней врага.
Что же ей делать?
Она бросилась вон из дворца, но в спешке свернула не туда и наткнулась на скрытый сад, где стражник преградил ей дорогу. Девушке пришлось вернуться назад и в конце концов удалось отыскать дверь, ведущую в наружный двор, где ее ожидал Урия.
— Царь остался доволен? — спросил он, подсаживая ее в паланкин, а затем устраиваясь рядом. Пустую повозку он уже отослал домой.
Эринии потребовалось время, чтобы успокоиться.
— Кажется, царь был взволнован. Он был очень доволен.
— И все же тебя что-то беспокоит, — заметил Урия, вглядываясь в лицо воспитанницы. — Что случилось, девочка?
Она заколебалась, понимая, что носильщики паланкина смогут услышать каждое слово, которое она произнесет.
— Позже. Когда у меня будет время, чтобы все обдумать и привести в порядок мысли, я сама приду к тебе за советом.
Он согласно кивнул.
— Ты встретила еще кого-то, кроме царя?
— Да. — Она понизила голос: — Ромея.
Урия был озадачен. Он видел, что Эриния слишком обеспокоена, о нет, она страшно напугана чем-то или кем-то, и он ломал голову над тем, что же могло так ее испугать и расстроить.
— Я не расслышал, кто эта девушка… — Царь играл с золотой цепочкой. Гепард, его новая игрушка, уткнулся головой почти в сандалии властелина и делал вид, что уснул.
— Эриния из рода Селевкид. Ее отец был придворным дрессировщиком животных…
— Устрани ее! Убей! Она мой враг!
Рахмана ошеломил такой приказ, и он отрицательно покачал головой:
— Я не стану этого делать!
Кесарь гневно воззрился на него.
— Ты смеешь мне перечить?!
— Да, мой царь. И ты знаешь, что я не делаю этого без крайней необходимости! Эриния — знатная женщина благородного происхождения и не сделала ничего дурного. В сущности, она совсем дитя и лишь вчера потеряла единственного близкого человека, отца. Как египтянин я не могу допустить, чтобы ей причинили вред, пока она не представляет опасности.
Филопатр заложил руки за спину, продолжая недовольно смотреть на собеседника.
— Почему ты споришь со мной?
— Если помнишь, когда ты впервые послал за мной, я сказал тебе, что буду служить тебе и своей стране, что не сделаю ничего, если твой приказ будет противоречить интересам моей страны и моего народа… Госпожа Эриния непонятно чем разгневала тебя. Но я знаю, что твой гнев вскоре пройдет, а ее гибель будет для моей Черной земли уроном. И потому отказываюсь призвать наемного убийцу.
Было раннее утро, когда Эриния встала и по извилистой дорожке вышла в сад, вдыхая нежный аромат цветов, пышно усыпавших все вокруг. Она поспешно пересекла внутренний двор в поисках Урии. Эриния не спала почти всю ночь, размышляя, как же ей быть с Рахманом, и все еще ничего не решила. Когда она отыскала своего старого учителя, тот сидел под деревом, склонив голову над свитком пергамента. Он был так погружен в чтение, что не услышал, как она подошла.