Даже когда море обдавало сэра Джейсона холодом, его лицо горело от предельного желания. Он не захотел находиться внутри с остальными пассажирами, но предпочел остаться один и наслаждаться своими мечтаниями. А рядом свистел ветер и в ушах звучал далекий крик Селии. Сэр Джейсон вспоминал последние мгновения вместе, когда та нагая лежала на его постели, а охотно раздвинутые ноги открывали женские складки. Большие губы были гладкими и совершенными, словно фарфор, и почти такими же прелестными. Сэр Джейсон почтительно расположился перед этим сокровищем и пальцами раздвинул пухлые порталы, обнажив таким образом сверкающий внутренний розовый цвет и освободив затаившийся между ними оранжево-розовый бутон. Тот рос у него на глазах и потянулся к его устам, проделывая ряд зазывающих движений. Дурманящий запах достиг его ноздрей и разбудил в нем нечто сокровенное, от чего дымка заволокла ему глаза. Такие проявления чувств случались у сэра Джейсона столь же редко, что и приливная волна, докатившаяся до пустоши. Воистину, Селия сделала его другим человеком.
Сэр Джейсон захватил клитор пленницы губами и языком исследовал каждую ароматную извилину. Ягодицы Селии извивались на стеганом одеяле, а он при помощи пальца отвел складку, щекоча языком краснеющие внизу гланды. Он знал, что такое рассчитанное возбуждение доводит бедняжку до сумасшествия. Именно поэтому он и проделывал эту операцию. В тот момент, когда она заявила, что больше не в силах терпеть, он втянул весь пламенеющий клитор в рот и стал изо всех сил сосать его, собираясь проглотить целиком.
Подобная оральная жестокость привела к наводнению из щели внизу, а сэр, Джейсон с несвойственной ему нежностью просунул средний палец одной руки в отверстие, продолжая в то же время выворачивать губы влагалища другой. Как обманчива была эта изящная скважина — кто мог представить, что такая маленькая щель вмешает не один, а несколько пальцев и даже член таких выдающихся размеров, каким обладал сэр Джейсон? Пока его губы и язык продолжали возбуждать налившуюся кровью выпуклость, он воспользовался пальцем в качестве заменителя сексуального органа, двигая им туда и сюда, словно подготавливая девственную щель к приему настоящего мужского инструмента.
В тот вечер у Селии был бурный и обильный оргазм, ее крики оглашали безмолвную пустошь. Сэр Джейсон вынул палец из подрагивавшей щели влагалища, прильнул к нему ртом и начал пить сладкий мед, хлынувший оттуда, а сам безудержно извергал собственные влажные подношения. Он потер пульсирующую головку своего члена о бедро Селии и глубоко засунул язык, чтобы допить последние остатки ее нектара. Сэр Джейсон никогда за свою жизнь не забудет вкус и запах Селии в ту последнюю ночь, которую они провели вместе в Англии — тот вкус и запах, которыми он никогда не насытится. Он лишь сожалел, что так долго ждал этого.
Стоя на носу корабля, сэр Джейсон казался стороннему наблюдателю гордым человеком, каким он и был. Солоноватый запах моря щекотал ноздри и, более того, раздражал стержень из плоти, уединившийся в его штанах, ибо этот запах приближал к прекрасной Селии. Как мудро он поступил, устроив побег своего преследуемого кузена. Кто же додумается искать его во французской провинции? Нечего и говорить об этом самодовольном детективе, который однажды нанес ему визит в Доме на Пустоши. Разумеется, сэр Джейсон не обмолвился Селии о том, что расследование убийства почти застопорилось после недавнего признания безработною бродяги, искавшего жилье, пусть даже такое, как местная каталажка. Сэр Джейсон не мог позволить, чтобы его безрассудный родственник самостоятельно, разгуливал повсюду, поскольку было трудно предсказать, как все повернется. Интересно было бы посмотреть, захотела бы Селия расстаться со своим так называемым возлюбленным. Осталась бы она со своим похитителем на пустоши без угроз и принуждения? На этот вопрос сэру Джейсону хотелось бы однажды получить ответ.
Сомнения относительно ее верности часто причиняли ему большую душевную боль. Но вместо того чтобы поддаваться таким настроениям, сэр Джейсон расправлял плечи, ибо ему никак не пристало выглядеть слабым даже перед незнакомцами. «Если бы только это чертово судно двигалось побыстрее!» — подумал он, нахмурив брови от досады, что струйки пара лениво покидают трубы парохода. Он предпочел бы отправиться пораньше, ибо ему не доставляла удовольствие мысль о том, что его кузен остается в обществе Селии один и таким образом недосягаем для него. К сожалению, с этим ничего нельзя было поделать. Паспортный стол работал с обычной, свойственной англичанам эффективностью, которая больше устраивала чиновников, нежели налогоплательщиков. Сэр Джейсон лишь надеялся, что за время его отсутствия Колину не удалось настроить Селию против него. Конечно же огонь, горевший в глазах Селии, когда сэр Джейсон слизывал капельки ее нектара, не затушишь несколькими словами молодого человека, который, как бы он ни старался, не годился для того, чтобы подержать свечу для своего старшего кузена.
Сэр Джейсон пересечет Францию с севера на юг, пользуясь поездами и экипажами, как эта пара, которую он отправил сюда раньше себя. Конечно, это долгое путешествие, но оно стоит неудобств, не говоря о пыли. Запах лавандовых полей, казавшихся синевато-пурпурной сетью, проникал через окно его вагона, и он вздрогнул, ощутив неодолимый прилив желания вдохнуть неуловимый запах молодой женщины, которую встретит снова. Благоухающий розовый цвет Селии был слаще и шелковистее, чем лепестки любого цветка, не говоря о ее нектаре. Знала ли она, как легко может довести его до сумасшествия, всего лишь раздвинув ноги?
Как билось сердце этого усталого путешественника, когда он предвкушал, как снова увидит перед собой лишенный растительности цветок. Однако Хардвика очень тревожило то, что в течение долгих недель подобная красота целиком доставалась кузену. Всесторонний уход за вульвой и задницей Селии стал делом Джейсона, и его злило то, что всем этим сейчас наслаждается Колин. Если бы его лишенный воображения братец был предоставлен сам себе, то волшебная целина осталась бы неосвоенной. Как бы то ни было, приезд старшего Хардвика положит конец недозволенным наслаждениям.
Гнев сэра Джейсона нарастал вместе с медленно сокращавшимся расстоянием под колесами поезда и достиг кульминации, когда подошва его ботинок коснулась холодного кафельного пола вестибюля в Провансе, ибо тишина внутри дома с голубыми ставнями отдавалась в ушах такой же какофонией, как и шум пивнушки на территории дока. От эха шагов он испытал боль не только в ушах, но и в сердце, и из него вырвался крик боли, долетевший до Средиземного моря. Слышавшие этот крик говорили, что он нес в себе имя одной женщины.
Воистину, этот гнев достигнет высшей точки после возвращения беглой парочки — и тогда сэр Джейсон обнаружит, что вернулось еще кое-что, а именно: коричневатые локоны, однажды бросившие ему вызов, когда выглянули из изящной фарфоровой выпуклости, красота которой взывала к тому, чтобы ей воздали должное. Свернувшись в яркие колечки, они были очаровательны, но эта скромная вуаль будет тут же удалена, и к молодой женщине вернется девственная и вызывающая невинность. Ибо сэр Джейсон терпеть не мог никаких секретов. Если пальцы желали коснуться волос, они переплетались с медового цвета косами на голове Селии — эти косы тешили также и пенис, поскольку старший кузен всегда получал удовольствие, заворачивая того в шелковые пряди, пока девушка услаждала его своим ртом.