Я переставил поднос на трюмо.

— Не за что. Я не обижаюсь. Но и ты не обижайся, если не получишь столь пылких ласк…

С этими словами я тигром прыгнул на нее, сорвал простыню и принялся щекотать — ребра, пятки, спину, под мышками… Вики извивалась, лягалась и отбрыкивалась, но я не отступал. Она визжала, как поросенок, захлебываясь смехом и заливаясь счастливыми слезами. Безжалостно отметая все мольбы о пощаде, я продолжал щекотать её, назидательно приговаривая:

— Никаких тебе больше ночей… никакого секса… никаких поцелуев… Не жди и не надейся.

— Ой, хва. а…а…тит, — еле-еле выговорила Вики, задыхаясь от смеха. — Они в… в… шкафу-у-уу…

— То-то же, — злорадно произнес я и внезапно соскочил на пол. Вики, пытаясь отдышаться, разметалась по простыне, раскинув в стороны руки и ноги. Голая. Пожирая глазами её прелестное тело, я вдруг почувствовал, что мой хищник просыпается. Вики перехватила мой взгляд. В глазах её появилось страстное выражение. Едва дождавшись, пока я сброшу халат, она жадно потянулась ко мне и потащила на себя. Я сразу проник в нее, а Вики, сжимая меня крепкими бедрами, вонзила мне в спину острые коготки. Страсть захлестнула нас обоих. Словно два изголодавшихся зверя, мы впились друг в друга, исступленно рыча, барахтаясь и тяжело дыша. Экстаз подстерег нас одновременно. И вдруг Вики заплакала. Не просто всхлипнула, но разразилась непритворными горючими слезами.

— О, Расс…

— Что, любимая?

Она помотала головой.

— В чем дело? — прошептал я, утирая слезы, градом катившиеся по её прелестному замурзанному личику.

— Мне было… так прекрасно. Каждый раз, как мы с тобой это делаем, мне становится все лучше и лучше. Просто страшно уже. Я чувствую, что в следующий раз непременно умру от счастья. — Откинув со лба прядь волос, она спросила: — Как ты думаешь — можно умереть, предаваясь любви?

— Разумеется. Если, конечно, тебе уже за девяносто, а тикалка шалит. Но, мне кажется, пару годков ты ещё протянешь.

Вики со смехом погладила меня по волосам.

— Мне с тобой потом так спокойно. Словно мы прорвались через бушующий ураган и приплыли в тихую лагуну.

— Гм, очень похоже.

— Я чувствую себя легкой, как пушинка. Я плыву на воздушной волне. Вики умолкла, потом на лице её появилось мечтательное выражение. — Расс…

— Да?

— Ты… не очень огорчишься, если я скажу, что люблю тебя?

Забавно, как порой эти короткие слова нагоняют страх на мужчину-холостяка. Душа уходит в пятки при одной лишь мысли об ответственности, потере свободе… браке! Глупо, конечно. Ведь прекраснее слов в мире не существует. Впрочем, моего секундного замешательства оказалось достаточно. Вики быстро добавила:

— Извини, можешь ничего не отвечать. Просто я и в самом деле люблю тебя. Люблю твое лицо… твою нежность. Мне так хорошо, когда ты рядом со мной… или когда ты во мне. Значит, я в тебя влюбилась. Вот и все. Тебя это вовсе ни к чему не обязывает… Просто мне хотелось… Чтобы ты это знал.

Меня пронзил острый стыд. Разве я и сам думал о ней не теми же словами, пока она спала? Разница лишь в том, что Вики нашла в себе мужество признаться в этом вслух, а я — нет.

— Вики… мужчины — жуткие тупицы. Я, по крайней мере. Конечно же, я не огорчусь. Спасибо, что сказала.

Воцарилось довольно продолжительное молчание, которое в свойственной ей манере рассеяла Вики. Она непринужденно рассмеялась и сказала:

— Что-то мы вдруг скуксились. Ведь сегодня Рождество! — Она чмокнула меня в нос. — С Рождеством, милый. Кстати, который час?

— О, почти одиннадцать.

— Одиннадцать! Помчались в Уимблдон. Я умираю от голода.

Глава пятая

В Уимблдон мы тем не менее выехали только часа через полтора. Добрый час мы, как тюлени, плескались под душем, брызгались и баловались, как дети, пытаясь, сколько возможно, отдалить тот миг, когда нам придется делить друг друга с кем-то еще. Да и трудно было заставить себя променять уютное тепло квартирки на промозглую серость окружавшего мира. Однако в конце концов мы себя преодолели, и вот, в половине первого я уже катил по Парк-Сайду, любуясь собственными руками, облаченными в великолепные водительские перчатки с вырезанными задниками — один из рождественских подарков Вики (они и в самом деле оказались в шкафу). Когда я осведомился, откуда она узнала нужный размер, Вики метнула на меня странный взгляд и спросила:

— Ты что, спятил?

Второй подарок тоже красовался на мне — изумительного кроя сорочка с бледно-голубым узором, напоминающим кружева, и модным широким галстуком. Я полюбовался на себя в зеркало и был потрясен.

Возле старой мельницы мы съехали с Парк-Сайда и, покружив по лабиринту тесных улочек, завернули в тупик, по обеим сторонам которого высились роскошные особняки, выстроенные в 30-е годы. Несмотря на почтенный возраст, дома выглядели, как на картинке — возможно, из-за того, что были свежевыкрашены. Перед каждым из них был разбит палисадник. Весной, вообразил я, тюльпаны, нарциссы и розы должны придавать этому закоулку преживописнейший вид.

— Вон дом Филипа, — указала Вики. — Там, где все эти машины.

Вики так и светилась — загляденье, да и только. Нежно-зеленый замшевый костюмчик, белоснежная блузка со сборочками на груди и на манжетах, белокурые волосы рассыпаны по плечам. М-мм, настоящая конфетка.

Хотя перед входом в особняк Ардмонта была проложена полукруглая подъездная аллея, мне пришлось поставить свой автомобиль на улице. Все подъезды к дому были буквально запружены машинами — "триумфами", "роверами" и им подобными. Я разглядел даже парочку новеньких "ягуаров" и один "мерседес". Словом, высший шик.

Войдя в распахнутую дубовую дверь, мы очутились в просторной прихожей, широкая изогнутая лестница вела из которой на второй этаж. На лестнице возилось с полдюжины ребятишек в возрасте от трех до десяти, которые катались по перилам, дергали друг дружку за волосы и отчаянно вопили и визжали.

Дверь слева вела на кухню, в которой суетилось около десятка женщин. Одни из них разливали напитки, другие нарезали угощение, а третьи просто непринужденно щебетали. Дверь справа открывалась в огромную гостиную. Взяв меня за руку, Вики увлекла меня за собой со словами:

— Говорила же я тебе, что здесь будет настоящий бедлам.

Гостиная протянулась от фасада до задней стены дома. Вся её обстановка свидетельствовала о достатке и процветании хозяина. Пол устилал огромный персидский ковер, а мягкая мебель, обтянутая зеленой кожей, обошлась, должно быть, в целое состояние. В дальнем углу красовалась пышно разряженная рождественская елка, переливавшаяся сотнями огней. Прямо под ней примостились четверо детишек, углубившихся в возведение моста из… точно! Конструктора "Клиппит". Значит, хоть один-то комплект благодаря моим стараниям продать удалось.