— И еще одно: мои отпечатки на входной двери.
Все остальное я протерла, а там не успела. Может, они и не станут проверять ручку снаружи, но рисковать не стоит. Сделаете?
— Не беспокойтесь: я их уничтожу. Надеюсь, ни у кого не вызовет подозрений, если священник, который только что нашел труп у себя в церкви, помчится вызывать милицию с носовым платком в руке…
С каждой минутой падре нравился мне все больше. Пожалуй, стоит подумать — не перекреститься ли в католическую веру.
— Да вы совсем молодчина, святой отец! — Я одобрительно хлопнула его по плечу, самым нахальным образом игнорируя духовный сан своего нового союзника. — Святая римско-католическая церковь может гордиться вами. Быть вам епископом!
— Ох, молчите, молчите, Таня… Когда все это кончится, мне, может быть, придется вовсе проститься с приходом и до конца дней поселиться в монастыре где-нибудь в Польше!
И падре Леопольд, перекрестившись на распятие, полез в тумбочку за тренировочным костюмом.
Я с сомнением смотрела на замшевый мешочек с гадальными костями. Искушение было очень велико.
Однако велика была и опасность превратиться в рабу своей страсти, окончательно утратить самостоятельность суждений и способность принимать решения.
Жалкий конец знаменитого частного сыщика — «гордости нашего дома»… «Давай, давай, Таня дорогая! — подначивал внутренний голос. — Зачем тебе дедукция Шерлока Холмса, зачем „серые клеточки“ Пуаро? Зачем, в конце концов, твой собственный нюх, кстати, столько раз заводивший тебя черт знает куда?.. Знай себе бросай косточки да толкуй формулы — много ума не надо. Может, вообще лучше закрыть твое детективное бюро и заделаться гадалкой? Работенка непыльная — не твоей нынешней чета. И платят, что интересно, не хуже».
Усмехнувшись, я швырнула неразвязанный мешочек в ящик стола.
— Нет уж, дудки!
Ну вот, уже начала разговаривать сама с собой вслух. Это называется — крыша в пути, что, впрочем, в данной ситуации не удивительно. Если в ближайшие часы не разложу все по полочкам — чего доброго, и в самом деле рехнусь. Тогда и карьера гадалки мне не светит: придется устраиваться в «фирму» к моему другу капитану Папазяну, там еще берут дебилов.
Ладно, пора залить черный юмор черным кофе.
Я свернула шею недокуренной сигарете и двинулась на кухню, прихватив трофеи с места преступления: камушек из кулака убитой женщины и воскресный номер газеты «Тарасов» из ее сумочки.
Спать мне хотелось два часа назад, когда я еще ждала звонка падре Леопольда. Но когда стало ясно, что он не позвонит — по крайней мере, сегодня, — сон улетучился, уступив место звенящей пустоте. В этой пустоте моей черепной коробочки, как в невесомости, лениво плавали редкие мысли, тупо ударялись в стенки, отталкивались от них и уплывали, чтоб через некоторое время стукнуться снова. Каждый раз я надеялась, что к берегам моего туманного сознания прибьется нечто новое, долгожданное. Но мысли были одни и те же, и от этого однообразия, граничащего с безысходностью, я совсем пала духом.
Почему же он не позвонил? После того, как святой отец проявил полное понимание момента, после того, как не побоялся преступить божьи заповеди ради торжества справедливости, после того, как он предложил мне помощь, и особенно после того, как лихо провернул операцию по моей эвакуации с места преступления — из окна церковного туалета, выходящего практически под «козырек» склада магазина «Шарм» и совершенно незаметного для наблюдателей из соседних домов, — я в него поверила.
Кстати, падре Леопольд понравился мне с первого взгляда, а я привыкла полагаться на свой первый взгляд. Признаюсь, я даже начала втайне жалеть, что он именно «падре», то есть католический священник, давший один такой обет, который, пожалуй, не нарушит ни за что на свете. Или все-таки нарушит, если я захочу приложить некоторые усилия? Одним словом, я даже об этом думала, каюсь. Но он не позвонил, хотя сейчас так мне нужен! У меня и правда осталось множество вопросов. А больше всего я жалела, что не спросила об этой дурацкой бусине: вдруг ему знакома эта штучка?
Почему же все-таки он не объявился? Неужели испугался гнева своего небесного работодателя? Или еще проще — ментовских «наездов», санкций со стороны католического начальства… Нет, вряд ли: не похож этот Леопольд на «подлого труса». Может, его до такой степени замучили «следственные действия», что бедняга просто упал и уснул без задних ног? Забыл телефон, хотя хвастался своей математической памятью? Или случилось еще что-то?
В одном я могла быть уверена: падре меня не выдал. Иначе эту ночь я провела бы в другом месте — без кофе и сигарет. Только вряд ли она была бы хуже нынешней, наполненной стуком однообразных мыслей в пустой голове.
Еще утром у меня была одна проблема: неизвестный и непонятный Махмуд. Лишь его мне не хватало, чтобы обеспечить господину Кравчуку небо в мелкую клеточку. Так этого, оказывается, было мало! Теперь на меня свалилось еще и зверское убийство бывшей жены Кравчука. Убийство, в котором я сама замешана, что называется, по уши. Сиди вот и жди теперь, когда за тобой придут! А исчезнуть нельзя: это может быть воспринято как косвенное признание вины. Да и как исчезнешь, если я сейчас не только Таня-детектив, но и Таня-весовщица, которой с утра на рыночную работу тащиться.
Смерть Ирины Кравчук теперь занимала меня целиком и полностью, даже чертов Махмуд отступил на второй план. Хотя… Совершенно очевидно, что ее убийство имеет отношение к базарной мафии: бедняжка сама сказала об этом по телефону открытым текстом.
Я прикрыла глаза и стала прокручивать в памяти весь наш разговор, показавшийся мне долгим, но на самом деле занявший минуты четыре, не больше.
Ирина говорила быстро, явно действительно очень торопилась. Из-за спешки и волнения она почти ничего не сказала о сути проблемы, зато очень подробно остановилась на том, как вышла на меня. Впрочем, я же сама этого потребовала, чтобы убедиться, что ее звонок не ловушка. Если б я знала тогда, что поговорить по делу и с глазу на глаз нам так и не удастся…
Она ясно сказала: «Я должна рассказать, что замышляет Альберт… Я случайно узнала… У меня с ним свои счеты». И тут же: «Он давно меня убрал бы, если б мог: я слишком много знаю про его делишки… Но теперь он вынужден сдувать с меня пылинки». В то же время: «Они не угрожают, хотя заставить замолчать могут, у них много способов». Здесь «они» — люди Кравчука. И, наконец, главное: «Это не Альберт — другие… Но они тоже с ним связаны». Вот тут впервые появляются новые «они» — «другие».
Что же из всего этого следует? Похоже, не Альбертик «заказал» свою бывшую благоверную: она была нужна ему живой. В оценке сложившейся ситуации Ирина (математическая спецшкола плюс факультет психологии плюс житейский опыт) вряд ли ошиблась бы. Видимо, между бывшими супругами действовало некое соглашение — что-то вроде пакта о взаимном ненападении. Каждый из них, зная друг друга и учитывая, так сказать, юридические реалии, считал за благо избегать открытой конфронтации. Однако оба при этом, чтоб по возможности обезопасить себя, вели активную разведдеятельность в тылу условного противника. Разумеется, на стороне Альберта была грубая сила, поэтому он даже не считал нужным маскироваться, действовал по схеме «против лома нет приема». В распоряжении же Ирины имелось лишь одно оружие — ум и женская хитрость. Ну и еще один «щит» — права собственности.