Она: Ничего. Все твои песни я знаю наизусть. Подскажу...
На шашлыках: он берет гитару и поет. Песня снята, как доморощенный клип: кто-то пританцовывает, кто-то подпевает. Шампуры уже обглоданы. Тусовка набрала нужный градус и закипела.
(песня)
Наварю отвар я пьяный из гуляй-травы
Из забудь-травы, из прости-травы,
Брошу в ковшик оловянный горькое увы,
Сладкое увы, вечное увы.
Брошу пепел сигареты и золу костра,
Брошу детские секреты, куклы, флюгера,
Дольку лунного лимона ночью отражу,
А чтоб было чуть солено, волю дам ножу.
Пей до дна, моя дорога,
Допьяна, чтоб стать ручной...
Ты веди меня, дорога, от постылого порога
Ой, ой-ой-ой.
Наварю отвар я пьяный из своих стихов,
Из чужих стихов, из ничьих стихов.
Брошу в ковшик оловянный пригоршню грехов,
Мальчиков – грехов, девочек – грехов.
Ложку каши, что оставил в детстве на столе,
И щепотку скучных правил о добре и зле,
Брошу жухлую солому солнечных лучей,
А чтоб было чуть солено – слез налью ручей.
Пей до дна, моя родная, допьяна, чтоб стать ручной.
Чтобы не плакать, даже зная, что уйдет со мной иная
Ой, ой-ой-ой.
Наварю отвар я пьяный из того, чем жил,
Из того, с кем жил, из того, где жил.
Брошу в ковшик окаянный связку бычьих жил,
Корабельных жил и гитарных жил.
Сахар звезд той давней ночки, прядь родных волос,
Букву «р», подарок дочки, скарба полный воз.
Ветку дуба, листья клена, стебель лебеды,
А чтоб было чуть солено – горсть морской воды.
Пей до дна, мой черный ворон.
Допьяна, чтоб стал ручной,
Чтоб не взял меня измором ни над сушей, ни над морем —
Ой, ой-ой-ой...
(хлопки, шум-гам)
Илюнчик: Андрюнчик, за тебя!
Петрович: Нет. Я предлагаю выпить за жену этого засранца, которая его с нами отпустила, а сама сидит дома на цепи.
Он: (встает) За отсутствующих здесь жен, господа!
(все шумно чокаются и выпивают)
Она идет с коляской навстречу камере. Подходит на расстояние разговора.
Она: Привет, дядька. Что-то ты рано сегодня. Я тебя с воскресенья в дневном свете не видела.
Он: И как я в дневном свете?
Она: Прекрасен, как всегда. А я, наверное, как зомби. Ты на меня не смотри.
Выглядит она и впрямь неважно.
Он: Бедная моя богатая девочка. Мыш тебя скоро совсем доест.
Она: Ничего, один кусочек для тебя я оставлю. Кстати, о кусочках. Я там приготовила обед, так что милости прошу.
Он: Ты ничего не замечаешь?
Она: Ты побрился.
Он: И все?
Она: Да. А что я должна заметить?
Он: Хорошо. Вот тебе подсказка (протягивает ключи).
Она: Ты купил новый брелок? Симпатичный. А что за кнопка?
Он: Нажимай.
Она: А ничего не взорвется?
Он: Не должно. Жми.
Она нажимает, и рядом громко тявкает сигнализация.
Она:(вздрагивая) Ой.
Он: (оборачиваясь камерой к новой машине) Ну, как? Машина, конечно, не из крутых. Не Мерседес и не Бентли. Но она довольно новая, блестящая и красивая. А главное – своя.
Она: Дядька, ты купил себе машину?
Он: Нам. Я купил нам машину.
Она: А ты не будешь на ней гонять?
Он: Я пока что и трогаюсь еле-еле. Так что гонять не буду. Не слышу криков восторга.
Она: Ты в нее еще не сел, а я уже боюсь. Поклянись мне, что не будешь гонять.
Он: Клянусь, что не буду.
Она: А еще ты ее будешь любить, да?
Он: Не знаю. Она ведь красивая, правда?
Она: Даже слишком. Не то, что я.
Он: Да ты что, маленькая. С тобой только Феррари может сравниться, и то только красный.
Она: (трогает машину и вдруг начинает плакать)
Он: Да что с тобой, девочка?
Она: Не обращая внимания. Ты же знаешь, я в последнее время вообще в черти-что превратилась. (улыбаясь сквозь слезы) А она красивая. Правда.
Он: Ну, наконец то. Прокатимся?
Она: Мыша пора кормить. Давай потом. Ты нас в поликлинику на прививку отвезешь.
Он: Потом не могу. Мне еще на работу ехать. Я на пять минут заскочил – похвастаться.
Она: Ничего. На троллейбусе доедем. Ты хоть перекусишь?
Он: Некогда. Вот тебе камера, снимай исторический старт.
Она: Поцелуй меня.
Он целует жену и передает ей камеру. Она снимает его за рулем. Он дурачится,
потом, споткнувшись разок, трогается и уезжает. Камера поворачивается к коляске.
Она: Ну вот, Мыш. Наш любимый дядька уехал, и мы с тобой снова одни. Как ты думаешь, он правда не будет гонять? Я думаю, что будет все равно. Но мы с тобой привыкнем и не будем бояться. Правда...
(вздох, камера гаснет)
Окончание шашлыков. Догорает костер. Кто-то уже устал веселиться и залег. Кто-то продолжает. Камера в руках у Петровича. Илюнчик встает у костра во весь богатырский рост.
Илюнчик: Петрович!
Петрович: Я.
Илюнчик: Сымай! Я петь буду!
Петрович: Ты не умеешь.
Илюнчик: Да я в детском хоре солировал! На гастролях в Германии три раза был.
Петрович: В прошлый раз это была Чехословакия.
Илюнчик: И в Чехословакии был!
Петрович: Сколько раз?
Илюнчик: Ну... Раз восемь.
Петрович: А в Америке?
Илюнчик: А в Америку мы вообще каждые выходные мотались.
Петрович: На электричке.
Илюнчик: А когда и на машине. Залезем, бывает, в Мерседес...
Петрович: Всем хором.
Илюнчик: Зачем всем хором? Только солисты! А хор за нами на электричке!
Петрович: А чего же ты сейчас в хоре не поешь?
Илюнчик: Голос сломался.
Петрович: Совсем?
Илюнчик: Как у Робертино Лоретти.
Петрович: А отремонтировать?
Илюнчик: Ну что вы меня опять всю дорогу обижаете! Тихо! Слушайте, чайники.
(поет) Кому чару пить... Кому здраву быть...