Однако новости приходили самые радужные; Цезарь разгромил последний оплот республиканцев и отправился домой.
А вскоре прибыл гонец с сообщением, что римский диктатор Гай Юлий Цезарь приглашает великую царицу Египта Клеопатру посетить «столицу мира» вместе со своими царственным супругом и царственным сыном.
– Римляне должны увидеть то, чего никогда не видели. Чтобы от изумления дара речи лишились. Чтобы челюсти у них поотвисали, и вернуть их на место они смогли только тогда, когда… Словом, нескоро.
– Моя царица, что-то произошло?
Сицилиец по-прежнему понимал ее не с полуслова даже – с полувзгляда. Ему она могла ничего не объяснять: Аполлодор сразу чувствовал настроения «своей царицы».
Аполлодор за прошедшее время успел обзавестись животом и маленькой дочкой, которую, с личного разрешения царицы, назвал Клеопатрой. Это было немыслимо – чтобы простой ребенок носил царское имя, – и жители Александрии обсуждали новость больше месяца. Но наличие семьи не уменьшило его преданности царице, а наличие живота – скорости исполнения поручений.
– К вечеру представлю свои идеи.
Она кивнула. Быстрее это не сделал бы никто.
Надо же – «великую царицу и ее царственного супруга и царственного сына»!
Умудрился оскорбить всех!
Птолемея Неотероса – ведь правильнее было бы сказать: «царственных супругов, повелителей Египта царицу Клеопатру и царя Птолемея». Хотя она сейчас и сама оскорбила брата: с точки зрения законов, первым надо было бы называть царя, а царицу – второй. Впрочем, она – фараон, а Птолемей – нет. Если бы Цезарь сформулировал «фараона Египта Клеопатру и ее царственного супруга», никакого оскорбительного смысла фраза не несла бы.
Цезарь – юрист, законотворец, он всегда точен в своих формулировках. Если он сказал именно так, значит, он хотел, чтобы так и звучало: владетельница Египта – она, Клеопатра, а при ней находятся ее малолетний муж-соправитель и сын-соправитель.
И своего сына он тоже оскорбил. «Твоего царственного сына»! Как будто это только ее ребенок!
В дверь робко постучали. Птолемей – только он стучит так… деликатно. Не робко, не подобострастно, а именно деликатно.
Ласковый и умненький, брат всегда радовал ее, но и причинял некоторое беспокойство: уж слишком он был хорош для этого мира.
– Цезарион заснул.
Днем? Трехлетний мальчик засыпал днем с трудом, несмотря на уверения всех нянек, что для ребенка такого возраста дневной отдых обязателен.
Да Клеопатра и сама видела: когда мальчика днем не укладывали, к вечеру его становилось трудно выдерживать. Он мог расплакаться, слушая музыку, и ни нянькам, ни самой матери долго не удавалось успокоить мальчика. А мог, наоборот, бегать и прыгать безостановочно, так, что у наблюдавших за ним начинала кружиться голова. Мог начать капризничать… Нет, в том, что ребенок днем должен спать, у Клеопатры не было никаких сомнений.
К счастью, именно Птолемею периодически удавалось утихомирить племянника и уложить его спать. Мальчик вообще проводил очень много времени с малышом, и Клеопатра частенько наблюдала, не показываясь мальчикам на глаза, как они играют, как Птолемей учит совсем крохотного Цезариона словам латыни или сирийского языка. Няньки бурчали себе под нос: им казалось, что такого маленького ребенка просто грешно обучать чему-то, ведь некоторые другие детки в таком возрасте только на собственном языке и разговаривают, а то и вовсе мычат. А тут богам надо хвалу воздавать, малыш уже и по-гречески лопочет, и по-египетски, так они, изверги, его еще двум языкам учат!
Но малыш на удивление легко усваивал новые слова и вообще, похоже, получал от учебы удовольствие. Клеопатра радовалась: весь в отца! Хотя, кто его знает, каким был маленький Гай Юлий в почти два годика? Может, Цезарион и умнее! Птолемей всегда смеялся, когда она делилась с ним своими размышлениями: «Это обычное материнское тщеславие, сестра!»
– Как тебе удалось уложить его?
– Очень просто. Я рассказал ему начало сказки и пообещал, что расскажу дальше, только если он поспит. Он сразу улегся и уснул довольно быстро. А что у тебя с лицом? Ты расстроена, сестра?
Он ни разу – если не считать, собственно, дня бракосочетания, – не назвал ее женой.
– Нет, ничего…
Птолемей ласково улыбнулся.
– Но я же чувствую!
Мальчик и в самом деле всегда ощущал, какое у нее было настроение. С младшим братом ей повезло, как повезло с Мардианом и Аполлодором. А вот с Цезарем…
– Скажи! А то я начну предполагать самое плохое.
Вздохнув, она пересказала ему формулировку приглашения.
Мальчик весело рассмеялся. Кажется, он вообще не умел обижаться.
– Сестра, но ведь все правильно! Правишь ты, я – только царствую. Надеюсь, когда Цезарион подрастет, ты избавишь меня и от этой, не слишком-то приятной для меня, обязанности.
Она не поняла. Что значит – «избавишь»? В этой стране «избавляли» от власти только одним способом – таким, каким отец «избавил» Беренику. Или она сама – своего первого мужа, хотя ее вины в том, что он утонул, и не было.
– Я напишу отречение в пользу племянника. А сам посвящу свою жизнь науке.
Отречение? Но никто и никогда в Египте не писал отречения…
– Все когда-то бывает впервые, – философски заметил тринадцатилетний мальчик. – Вся эта мишура вообще не по мне.
– Царская власть – это не только мишура. Это еще и громадная ответственность.
– Не чувствую склонности ни к одному, ни к другому, – брат ухватил ее за талию и закружил. – Ты – моя царица, а я твой самый верный подданный. Твой и маленького Цезариона. Когда мы вернемся из Рима, я напишу отречение; соправителем ты сделаешь Цезариона и будешь править, как и правила. Кстати сказать, у тебя это довольно неплохо получается.
Они остановились.
– Но Цезариону будет лет пять… – она перевела дух. Кажется, она начала полнеть. Хорошо это или плохо? Она всегда жаждала приобрести более округлые, женственные формы, но пока она оставалась напоминающей доску худышкой – могла лазить и бегать, и дыхание ее не сбивалось.
Птолемей рассмеялся.
– Ты ведь сама знаешь: от меня пользы примерно столько же. И кстати, я бы на твоем месте на Цезаря не дулся. Вполне возможно, такой формулировкой он просто хотел сделать тебе приятно.
– Оскорбив моих близких…
– Я не обиделся и не оскорбился, стало быть, меня он не оскорбил. Ничего оскорбительного для Цезариона я тоже не вижу. Ты злишься, что он не написал «нашего сына»? Все-таки это – официальный документ. Твой ребенок для Рима может быть или наследным принцем, будущим правителем государства, либо – незаконнорожденным сыном Цезаря, который его официально признал, но пока не усыновил. Нет, сестра, его формулировка безупречна!