Порой Клеопатра и в самом деле жалела, что Антоний не утонул. Временами ей хотелось убить его самой. Как-то раз она даже сказала об этом Мардиану. Вроде бы в шутку, но вид при этом у нее был совсем невеселый.
Мардиан промолчал.
Он бы с радостью придушил Антония сам. Пьяная скотина! Выпив, он цеплялся к жене, которая брезгливо отворачивалась от него, пьяный заваливался спать где стоял, рыгал, обделывался… Скотина – она скотина и есть.
Но – дети! Близнецы Александр Гелиос и Клеопатра Селена, маленький Птолемей Филадельф – они обожали своего отца, и Марк Антоний, когда не был пьян, как свинья, проводил все свое время с детьми.
Сделать детей сиротами у Мардиана не поднялась бы рука.
Впрочем, один раз он чуть не сорвался.
Выпив меньше нормы, позволявшей сразу заснуть, Марк Антоний решил продемонстрировать жене свою любовь.
– Йа… йа знаешшшшш хто-о? Йа… в-ве-великий… три… тро… тромф… триумф… виратор.
Скорее всего, он хотел сказать «триумвир», хотя, можно сказать, вся власть полностью теперь принадлежала Цезарю Октавиану. Триумфатором он не был, по крайней мере, по римским законам его триумф, устроенный в Александрии, римлянами триумфом не считался.
– И й-й-а… взял – ик! В жены… ик! Хотя мог!
Набор бессвязных слогов подразумевал, что он, Марк Антоний, римлянин хорошего рода, всегда женился на таких же римлянках самого лучшего происхождения, а потом вдруг взял и женился на египтянке, которая, пускай она будет хоть дюжину раз царица, но все равно не римлянка. А вот он полюбил – и потому женился! И хочет прямо сейчас… ну, да, прямо сейчас и прямо здесь… а какая разница? Кого стесняться? Во-первых, тут все свои, а во-вторых, все равно мы все скоро умрем…
Пока он нес весь этот бред, Клеопатра просто бесстрастно слушала. Потом он протянул руки.
Мардиан напрягся. «Если он только посмеет сделать ей больно, я его убью. А потом убью себя».
Марк Антоний дернул платье, пытаясь его разорвать, но прежде, чем Мардиан понял, что произошло, «триумвир и триумфатор» в недвусмысленной позе корчился на полу, прикрывая руками свою мужскую гордость.
Клеопатра бросилась прочь; Мардиан побежал за ней.
Клеопатра упала в постель и разрыдалась. Евнух тихонько закрыл дверь на ключ. Если этой пьяной свинье придет в голову попытаться ворваться сюда для выяснения отношений, пускай попробует сломать дверь.
Впрочем, он просто недооценил силу удара Клеопатры: некоторое время Антоний просто не мог встать, ему было вовсе не до выяснения отношений.
Мардиан погладил царицу по распущенным волосам.
– Хочешь, я убью его? Ну, хочешь?
Клеопатра села. Красный нос, распухшие губы… Сейчас она как никогда напоминала Мардиану ту маленькую девочку, которая подошла к нему, когда его только привезли в этот дворец, и сказала:
– Я Клеопатра. Хочешь со мной дружить?
– Я евнух, – ответил он тогда, а она, сморщив нос и смешно округлив глаза, сообщила:
– Я не знаю, что это такое. Но ты хороший или плохой?
– Люди обычно не говорят такое о себе.
– Подумаешь, обычно! А вот ты скажи!
– Думаю, что хороший. Но ведь ты – царевна?
– Ну и что? Я тоже хорошая. Не всегда, конечно, но чаще всего.
– Но тебе могут не разрешить со мной дружить…
Девочка вздернула подбородок:
– Во-первых, я сама решаю, с кем мне дружить, а с кем нет, а во-вторых… тут никому нет до меня дела. Тут вообще никому нет дела ни до кого. Ну что, будем друзьями?
Сколько ей тогда было? Лет шесть? Они дружат уже больше тридцати лет. И в том, что она сошлась с Марком Антонием, в том, что полюбила его, есть и его, Мардиана, вина…
– Не стоит его убивать, – дорожки слез быстро высыхали на смуглых щеках Клеопатры. – Мы и так все умрем… достаточно скоро. Октавий не добрался сюда просто потому, что у него есть первоочередные задачи. Когда он прибудет в Александрию, нам не жить – ни Антонию, ни мне. Ни, боюсь, Цезариону. Мальчик слишком похож на Цезаря, Октавий не позволит жить… живому напоминанию о том, что сам он является всего-навсего приемным сыном.
– Но ведь ты отослала Цезариона в Индию!
– Послушай, Мардиан, ты ведь хорошо знаешь моего сына! Как ты думаешь, он и в самом деле отправится туда? Или решит вернуться, чтобы попытаться спасти… Если бы при нем был Сосиген, возможно, он сумел бы уговорить мальчишку. Но с ним Родон, а он не имеет на Цезариона никакого влияния. Я отправила с ним Родона просто, чтобы у мальчика был спутник, способный выдержать дорогу.
Странная она все-таки женщина, Клеопатра. Любая другая мать до последнего бы верила, что ее ребенок – любимый сын! – спасется. А эта… Настоящий мужской ум, холодный и здравый, как у Цезаря… Да, они были достойной парой. Но как же ей тяжело живется!
– Может быть, Октавий решит… отправить тебя и Цезариона в изгнание…
Клеопатра рассмеялась; сперва из ее горла вылетали хриплые каркающие звуки, но постепенно их сменил ее обычный смех, серебристый и привлекательный.
– Милый Мардиан, не надо успокаивать меня. Октавию совершенно не нужен Марк Антоний. Он мог бы устроить Антонию какую-нибудь позорную смерть – например, слегка придушить его, а потом сунуть в бочку с водой или вином. Уверяю тебя, никто бы не усомнился в том, что Антоний утонул спьяну сам: мой муж окончательно испортил свою репутацию. Но Октавий… не станет мараться. Марку Антонию уготована какая-нибудь героическая смерть! Например, он пронзит себя мечом, узнав… да все равно что, какую-нибудь очередную неприятную новость. А если не пронзит, ему помогут. Но все равно это будет представлено как смерть настоящего римлянина, предпочевшего смерть позору. Уверена, его и похоронят со всеми полагающимися почестями.
– А ты?
– А я – мешаю. Римляне ненавидели меня еще при жизни Цезаря, боялись, дураки, что он перенесет столицу в Александрию. Смешно! Его многие ненавидели, многие любили, но вряд ли кто-то понимал по-настоящему. Я мешаю Октавию как любовница Цезаря, как жена Антония, как мать Цезариона, и только потом – как царица Египта.
– А может, тебе попробовать… – нет, у него не повернется язык сказать это.
Но Клеопатра всегда понимала старого друга с полуслова.
– Ты имеешь в виду, что я должна постараться очаровать его? Это исключено. Во-первых, это будет предательством по отношению к Антонию…
– Но ради спасения детей!
– …во вторых, я… просто не могу. Ты же знаешь, я всю жизнь боялась змей. Так вот, Гай Юлий Цезарь Октавиан ассоциируется у меня со змеей. Я как представлю себе его лицо – меня прямо в дрожь бросает! Впрочем, хватит на эту тему. Давай поговорим о чем-то приятном.
В такой ситуации – о чем-то приятном? О чем?!