– Я закончила некоторые исследования, друг мой.
– Исследования?
– Научные исследования. И обобщила свои выводы. Не хотелось бы, чтобы после смерти меня помнили только как… любовницу двоих выдающихся римлян.
– И чего касаются твои исследования?
– Это – вторая часть книги по уходу за волосами. И еще – о лечении болезней желудка. И… ладно, тебе скажу. Я проводила еще одни исследования, но они никак не задокументированы. Записи я вела, но сегодня сожгла. Сама. Это… Я исследовала разные яды, Мардиан. И создала новый яд. Который действует наверняка, достаточно быстро и безболезненно.
Мардиан похолодел.
– Ты… ты создала такой яд? И на ком ты испытывала его?
Клеопатра внимательно посмотрела на него.
– На ком я могла испытывать? Конечно, на приговоренных к смертной казни! Хотя не сомневаюсь, что в Риме это будет представлено как то, что я извела сотни, а то и тысячи человек, пока не добилась результата. Должна сказать, что у меня все получилось со второй попытки, друг мой: теоретические знания – великая сила.
Свиток. Свиток о ядах, который он когда-то давным-давно принес ей… Теоретические знания…
– Где ты хранишь яд?
Наверное, он задал вопрос слишком резко. Глаза Клеопатры расширились.
– Считаешь, что будет лучше, если меня удавит какой-нибудь римский легионер? Солдат-неумеха, который будет тянуть и тянуть, а я буду все жить и жить и, наконец, подохну с синим лицом и вывалившимся языком?
– Но Октавий…
– Не рассчитывай на его милость, Мардиан. Октавий обязательно убьет меня тем или иным способом, и я очень сомневаюсь, что он будет безболезненным. Представь себе, вдруг он захочет, чтобы я покончила с собой «в восточном стиле»? Пришлет мне какую-нибудь гадюку, я буду орать, визжать от страха, обгажусь… Красивая смерть, ничего не скажешь!
– Но, может быть, я хотел попросить, чтобы ты поделилась со мной…
– У меня только одна порция, Мардиан. И потом, тебе совершенно не нужно умирать. С тобой Октавий ничего не сделает.
«Октавий – не сделает. Умирать – не нужно. Почему ты не понимаешь, что мне без тебя не нужно жить, Клеопатра?»
– Может быть, тебе разрешат остаться при моих детях. Тогда ты расскажешь им, когда они подрастут, какой была их мать… на самом деле.
Мардиан согласно кивнул.
Никто ему не позволит жить при ее детях, и тем более рассказывать правду об их матери. Но есть и другие возможности умереть.
– Я возглавлю конницу сам!
– Замечательно! – Клеопатра лучезарно улыбнулась мужу. – Это предвещает победу.
Окрыленный, Антоний ушел.
– Ты думаешь, он в состоянии командовать конницей?
– Нет, но это куда лучше, чем сидеть и пить вино в ожидании гибели. Если повезет, Антоний погибнет в бою. Аполлодор, тебе надо уехать. Город возьмут не сегодня-завтра, тебя Октавий не пощадит: все знают, насколько ты важный для меня человек.
– Семью я уже отправил, – помолчав, признался Аполлодор. – А сам… не могу. Не хочу быть предателем.
– Дурак! Каким предателем? Чтобы погибнуть зря, много ума не надо! Уезжай! Я твоя царица, приказываю тебе. Докажи, что ты еще считаешь меня царицей!
Аполлодор поклонился.
– Любое желание моей повелительницы – закон.
Того, что из города он так и не уедет, Клеопатра никогда не узнает. Его через два дня на пороге дома зарубит мечом один из римских легионеров, не имея представления, кто такой этот египтянин в желтом платье.
Клеопатре принесли счастливое известие: конница под предводительством Марка Антония сумела отбить атаку конницы Цезаря Октавиана.
Она даже не обрадовалась: сидела в кресле, сжимая пальцами резные рукоятки, и думала: «Я ведь должна быть рада? Я должна надеяться, что это – первый шаг к победе. Почему же я уверена в том, что это конец?»
Через два часа усталый и пыльный гонец принес совсем другие известия: пехота разбита, а конница перешла на сторону наступающих.
– Что с Антонием? – она пыталась сохранить спокойствие, но голос дрогнул. Лучше бы Антонию погибнуть до того, как от него отвернулись его собственные солдаты.
– Жив, – выдохнул гонец. – Скачет в Александрию…
До Александрии Антоний не доехал.
На узкой дорожке его верный конь вдруг споткнулся, и Марк Антоний, великолепный наездник, о котором шутили, что ездить верхом он начал ранее, чем ходить, не смог удержаться в седле.
Когда он открыл глаза, на него смотрел Гай Юлий Цезарь.
– Ты… жив? – пробормотал Антоний. Как же, ведь он говорил речь, размахивая окровавленной тогой Юлия, а тут…
– Ты, верно, слишком сильно ударился головой о камень в момент падения, – ответил Цезарь. – С чего бы это мне быть мертвым?
До Марка Антония вдруг дошло: с момента гибели Цезаря прошло четырнадцать лет. Останься он живым, был бы сейчас стариком. Этот же Цезарь выглядит даже как будто моложе.
– Ты ведь Цезарь? – неуверенно спросил он.
– Да. Я Гай Юлий Цезарь Октавиан.
Дернувшись, Антоний постарался плюнуть в ненавистное лицо, но не попал: ему попросту не хватило сил.
– Ты… ты…
– Ты захвачен в плен, Марк Антоний. И предстанешь перед римским судом как враг римского народа. Или, если хочешь, я… подарю тебе шанс с честью выйти из сложившейся ситуации.
С честью? А этот урод хочет, чтобы он покончил с собой. Как бы не так! Октавий хочет везти его в Рим? Пускай везет. Там у Антония найдутся защитники. А даже если оправдаться и не получится и его казнят, это ляжет грязным пятном на репутацию Октавия.
– Право, не вижу, зачем тебе сопротивляться, особенно теперь, когда твоя жена и дети умерли…
– Клеопатра мертва? Мертва?!
– Мертва. Она отравила детей и покончила с собой.
– Дети… мои дети…
Он лжет?! Но Октавий смотрел сочувственно. Значит, правда…
– Где мой меч? – хрипло поинтересовался Антоний.
– Он у меня. Сейчас.
Антоний несколько секунд крутил меч в руках. Убить бы эту гадину, а потом уже можно и себя… Но с кем тогда останется Рим? Из Октавия, если уж говорить честно, получится вполне пристойный правитель.
– Выйди. Я не хочу, чтобы…
Цезарь Октавиан кивнул.
– Я понимаю.
– И знаешь… Попроси за меня прощение у Октавии. И… и позаботься о моих детях – тех, что у меня остались.
На глаза Октавия навернулись слезы.