Родители почему-то думали, что эта история пробудит во мне совесть, а вместе с нею желание повседневно ишачить по дому и делать другие неинтересные вещи; они, конечно же, ошибались. Вместо этого сказка помогла мне понять природу явления, которое называют ленью. Лентяи – это люди, словно бы специально созданные, чтобы противостоять рутине, просто они не знают, как. Поэтому вообще ничего не делают, или хотя бы стараются делать поменьше. Или же выучиваются применять силу воли и превращают свою жизнь в бесконечное, зато социально одобряемое страдание.
…Фокус же в том, что если разжечь в себе внутренний огонь страшной силы, рутина (вернее, представление о рутине) исчезает практически сразу, и потом уже можно делать всё что угодно. А можно продолжать не делать ничего, и тогда из леса притопает енот и начнет свежевать себя, чтобы ради нашего пропитания возлечь на костер, в точности как в истории про Хогбенов.
И я понимаю этого енота.
Обаяние внутреннего огня совершенно неотразимо.
Действительно.
* * *
Многим изучающим какое-либо из искусств (думаю, на самом деле, не только искусство, но предпочитаю говорить лишь о том, что знаю твёрдо) кажется, что главное – ВЫУЧИТЬ ВСЕ ПРАВИЛА и НИКОГДА НЕ ДЕЛАТЬ ОШИБОК. И тогда все будет «хорошо».
А вот фиг.
Соблюдение правил – просто один из инструментов. Равно как нарушение правил – ещё один из инструментов. И знать правила нужно только для того, чтобы применять эти инструменты осмысленно.
А так называемое «хорошо», чем бы оно ни было, получится только если повисеть в ветвях на ветру девять долгих ночей [4] . Да и то без гарантий. Инициация – тоже только один из инструментов, а не приговор районного суда к пожизненной гениальности.
Но это уже совсем другая история.
* * *
Мне кажется, что человек приходит в жизнь за опытом.
Понятно, что опыт этот нужен нашей бессмертной части. Единственное имущество, которое можно таскать за собой из существования в существование. (Уточнение: сохранить опыт не означает непременно его запомнить; так большинство людей практически не помнит свое раннее детство, но это совершенно не мешает полученному тогда опыту быть фундаментальным и формирующим – простейший, зато наглядный пример.)
Бессмертная часть человека – это не ум. И, тем более, не «душа» – бестелесный призрачный двойник, как на картинках о загробной жизни. Бессмертная часть человека – это та часть сознания, которая осознает себя в момент остановки ума (выключения внутреннего диалога). Она же действует в сновидениях, особенно полно – в тех, которые мы не помним; собственно, потому и не помним, что не можем себя услышать из-за фоновых шумов обыденности.
…По большому счёту, важно только одно: сколько секунд, минут, часов, месяцев, лет нашей жизни мы жили целиком. То есть, с активированной, действующей, осознающей себя и всё остальное бессмертной частью. Остальное не имеет значения.
И ещё более важный вопрос: сколько секунд, минут, часов, месяцев, лет наша бессмертная часть испытывала радость? Потому что радость – тот самый опыт, который нужен бессмертному существу, чтобы формироваться, крепнуть и расти. Потому что радость – вещество, из которого состоит Бог, такие дела.
Если есть в человеческой жизни по-настоящему важные «достижения», они только из этой области. Сколько секунд, минут, часов, месяцев, лет вы испытывали радость? Сколько секунд, минут, часов, месяцев, лет радости ощутили другие люди при вашем участии (благодаря вам)? Это и будет взвешиваться на тех самых весах, где всех нас гарантированно сочтут непростительно легкими и снова отправят пастись на бескрайние поля бытия. Которые мы – вот прямо сейчас – засеваем.
Или не засеваем. Кто как.
Просто следует помнить, что из всей нашей суматошной, избыточной, далеко не всегда осмысленной деятельности только этот результат действительно ценен.
* * *
Мне напомнили о (моем же) высказывании: «чтение – искусство сновидения для ленивых». (Мне, собственно, по-прежнему кажется, что так и есть.)
И тут мне в очередной раз стало понятно, что чтение (как, собственно, и сны) всегда были для меня абсолютно равноценной частью жизни. Не способом коротать досуг, а именно что полноценным бытием.
Такой подход сформировал совершенно специфические требования к литературе. И соответствующий круг чтения (в первую очередь, плотные атмосферные тексты, максимально полноценно воссоздающие реальность, в которой мне по тем или иным причинам комфортно находиться, тексты-медитации, определённым образом воздействующие на сознание и даже отчасти останавливающие ум, и тексты-галлюцинации – те, в которых иная реальность ярка, а плотности нет вовсе; хороший пример – записки Марко Поло).
И, конечно, соответствующее намерение при письме.
…С точки зрения читателя моего типа, и цели, и задачи литературы (если уж формулировать их человеческими словами) – прожить жизнь так, чтобы не было мучительно больно. И просто больно чтобы тоже не было, потому что боль – иллюзия. Настолько, впрочем, достоверная, что с возрастом начинает казаться, будто боль и есть правда о жизни, более того, что боль – и есть сама жизнь.
А это враньё.
Многие, я знаю, ищут в литературе именно что боли, полагая её – кто так называемой «правдой», кто просто целительным лекарством для души. Но в этой палате я совершенно точно не доктор и даже не пациент. В нашем буйном отделении своих забот полно.
Собственно, новость тут только одна: опыт показывает, что читателей моего типа (не разделяющих чтение и деятельную жизнь) совсем мало. И это объясняет мне почти всё про вектор развития литературы. И даже отчасти примиряет с ним. Но с толку конечно не собьёт.
* * *
Молитва о ключах от служебного туалета
Давным-давно, еще при советской власти, когда водка стоила три-шестьдесят-две, добрый мёртвый дедушка-Ленин приходил из царства Хель, чтобы спеть колыбельную каждому непослушному октябрёнку, любая женщина-космонавт имела гордое право стать шпалоукладчицей (сразу после того, как помоет пол и сварит студень), а дикие жители Среднерусской Возвышенности тайно поклонялись изображениям тарабарских идолов в тёмно-синих штанах – так вот, в те времена одна моя близкая родственница загремела в дурдом.