Сквозь решетчатые ворота я увидела, как Рахмонов достал из багажника большую сумку и в сопровождении своей крали вошел в дом. Вскоре там загорелся свет, сначала на первом этаже, а потом на втором.
Ворота были не заперты, и я, миновав их, приблизилась к окну, решив, что сперва нужно осмотреться. Щель между стеной и краем жалюзи позволила мне заглянуть внутрь. Рахмонов колдовал у камина, пытаясь его разжечь, его спутница не попадала в поле моего зрения.
Нужно проникнуть в дом, а это значит — мне опять придется повозиться с замком. Камин находится в дальней комнате, и, по крайней мере пока он не загорелся, у меня есть на это время. Но, к моей великой радости, отмычки в ход пускать не пришлось: после того, как я повернула ручку, дверь легко подалась.
Я мышью проскользнула в образовавшийся проем и, затаив дыхание, осторожно прикрыла за собой дверь. Я оказалась в маленькой проходной комнатенке, похожей на тамбур, которую освещало тусклое бра. Через открытую дверь я увидела камин, который все еще являлся объектом пристального внимания согнувшегося перед ним Рахмонова. На нем был однотонный серый джемпер, свободный, как хитон, с разрезами по бокам, голубые джинсы, и, когда он наконец выпрямился, свет, упавший на его затылок, скатился по его черным гладким волосам. А где же подружка? И, как бы отвечая на мой вопрос, сверху раздался ее сюсюкающий голос:
— Рашидик, поднимись на минутку.
Боже, какие нежности!
— Иду, иду, камин уже горит, — мягкий тон его голоса разительно отличался от того, которым он разговаривал с Синчуговой.
— Поторопись, дорогой, — проворковала она сладким голосом, похожим на растекшуюся по столу сгущенку.
Вскоре я услышала, как под башмаками Рахмонова заскрипели деревянные ступени. Очень кстати. Я метнулась к его сумке, полагая, что у меня есть несколько минут.
Шампанское, печенье, закуски, пара простыней, полотенца. На самом дне сумки какой-то невзрачный сверток. Я выдернула его из-под массы других вещей и развернула: мужская рубашка и джинсы…
На белой, в синюю клетку, рубашке я заметила небольшие бурые пятна. Кровь? На штанине джинсов были такие же.
Со второго этажа до меня донеслись радостные крики, заливистый женский смех, отголоски шутливой борьбы.
— Нелля, ну погоди ты, я хоть простыни принесу, — услышала я голос запыхавшегося Рашида.
Я быстро запихала пакет с одеждой за пазуху и на цыпочках кинулась в прихожую. Как раз вовремя. Рашид уже спускался по лестнице. Беззаботно насвистывая какую-то незатейливую мелодию, он подошел к сумке, от которой я только что отбежала, достал бутылку шампанского и комплект простыней и уже направился было к лестнице, как вдруг, спохватившись, вернулся к сумке и, положив бутылку и простыни рядом, стал в ней лихорадочно рыться.
Чем дольше он в ней шарил, не находя, как я поняла, искомого свертка, тем выражение его лица становилось все более озабоченным и даже испуганным. Не в силах справиться с охватившей его тревогой, он с ожесточенной торопливостью перевернул сумку вверх дном и вытряхнул ее содержимое прямо на пол.
Перебрав все вещи и не обнаружив свертка с рубашкой и джинсами, он резко выпрямился, щель между косяком и дверью позволила мне рассмотреть его побледневшее от страха лицо. Его взгляд с каким-то бессмысленным выражением уставился в пространство. Именно в этот злополучный момент сверху донеслось:
— Пупсик, ну где же ты?
Рахмонов повернул в сторону лестницы белое, как мел, лицо, но прежде, чем он успел открыть рот, входная дверь распахнулась, и, обдав меня волной терпких духов, смешанных со свежим ароматом дождя, в комнату молнией влетела Синчугова.
— Я тебе дам, Пупсик! Стерва! Сука! Кобыла сраная! — Прогретая тишина дома была сметена каскадом диких ругательств.
Вулкан заговорил, хлынув клокочущей лавой истерии. Бешено вращая глазами, Синчугова ядовито брызгала слюной. Как дикая кошка, она кинулась в сторону и без того пребывавшего в трансе Рахмонова и, толкнув его в грудь с воплем: «Кобель татарский», — как шаровая молния взлетела по лестнице на второй этаж.
Еще через секунду к ее истерическим воплям присоединился визг Нелли. Если вы никогда не бывали в джунглях и не слышали истошного ора продирающихся сквозь тропические заросли половозрелых, но неудовлетворенных бабуинов, вы могли бы составить себе об этом полное представление, оказавшись в этот миг на даче у Рахмонова.
Нелля визжала так, словно ее медленно резали на куски.
— Я тебе патлы повыдергаю, кошка драная, — кричала Синчугова.
— Сама ты проститутка гребаная, — не сдавалась Нелля.
Верхние ступени лестницы, к которой было бросился ошалевший от всего этого Рахмонов, заскрипели, и вскоре из своего укрытия я могла наблюдать одновременно забавную и мерзкую сцену: кипящая праведным гневом и ненавистью Синчугова волокла за волосы голую, упиравшуюся Неллю. Обе были всклокочены и тяжело дышали. Захлебываясь дикой злобой, Синчугова заорала на пребывавшего в прострации Рашида:
— Гони отсюда эту кошелку, а с тобой я потом разберусь, сукин сын.
Глядя на осатаневшую Синчугову, безуспешно пытавшуюся вырваться из ее цепких рук Неллю и застывшего, словно пораженного молнией, Рахмонова, я еле сдерживалась, чтобы не расхохотаться вслух. Зажимая ладонью рот, я душила очередной приступ смеха, ответственно вопрошая себя, чья кровь на рубашке и джинсах, которые покоились у меня за пазухой, и для чего Рахмонов привез эту запятнанную амуницию на дачу? Скорее всего чтобы уничтожить, если эта кровь принадлежит Ларионову.
Тем временем Рахмонов стал потихоньку приходить в себя. Лицо его начало принимать осмысленное выражение, и наконец, давая волю накопившимся отрицательным эмоциям, пережитым им вследствии двойного стресса, он, ухватившись обеими руками за перила, что было мочи заорал:
— Да заткнитесь вы обе, идиотки хреновы!
— Как ты сказал? — проигнорировав его приказ, вызывающе спросила Синчугова.
И, не дожидаясь ответа, она, уже почти стащив с лестницы обнаженную Неллю, которая умолкла и перестала сопротивляться, пораженная грубостью своего прежде ласкового любовника, отшвырнула свою притихшую соперницу и с кулаками бросилась на Рахмонова. Пока шла вся эта катавасия, я терзалась вопросом: смыться ли мне, воспользовавшись удобным моментом, а потом наедине прижать Рахмонова в темном месте или вмешаться сейчас и тут же извлечь выгоду из этой неразберихи.
Прикинув все «за» и «против», я выбрала первое. Рахмонов от меня не уйдет. Пока Синчугова и Рахмонов боролись, отвешивая друг другу оплеухи, а пышнобедрая Нелли, стыдливо прикрывая лобок, ошарашенно смотрела на них, сотрясаемая нервной дрожью, и потом, выйдя из ступора, кинулась наверх, я осторожно попятилась, нащупала спиной дверь и тихо повернула ручку.
Выйдя так же незаметно, как и вошла, я быстрым шагом направилась к машине. Меня бил озноб, в кроссовках хлюпала вода. Пребывая в состоянии легкой эйфории, я даже забыла про зонт, болтавшийся у меня на запястье.