— Как бы то ни было, я считаю большим счастьем, что обстоятельства требуют вашего немедленного отъезда, — сказала она. — Уже ради Льва, который не вынесет дальнейшего пребывания в Вилице, если Вольдемар станет разыгрывать роль хозяина; он не умеет сдерживаться, и могло бы произойти несчастье, если бы я заставила Льва встречаться с братом. Теперь они не будут видеться, и это самое лучшее.
— А ты действительно хочешь остаться здесь, Ядвига? — спросил граф.
— Я должна, — ответила княгиня. — Только это я теперь и могу для вас сделать. Я согласна с твоими доводами, которые доказали мне, что борьба с Вольдемаром опасна и бесполезна. Мы отказались от мысли сделать Вилицу нашим центром, но тем не менее она останется местом, куда вы будете посылать известия. Эту свободу я сумею отстоять. В крайнем случае замок будет вам убежищем, если вы вынуждены будете вернуться. Когда вы думаете перейти через границу?
— Вероятно, сегодня же ночью; мы подождем на окраине в лесничестве, туда же сегодня будет отправлен последний транспорт с оружием; я нашел эту предосторожность необходимой. Бог знает, может быть, твоему сыну вздумается послезавтра, сразу же после своего приезда, обыскать весь замок.
— Он найдет его очищенным, как… — княгиня от ярости сжала кулаки, губы ее дрожали, — он приказал. Но клянусь тебе, Бронислав, я заставлю его раскаяться в этом приказании; это еще в моей власти.
— Ты уже делала мне подобные намеки, — сказал граф. — Но я совершенно не представляю себе, чем ты хочешь подавить подобную натуру. Судя по тому, как Ванда изобразила мне сцену, происшедшую между вами, я не думаю, чтобы он подчинился какой-нибудь власти.
Княгиня молчала. Она, по-видимому, не хотела отвечать, да ей и не пришлось, так как в эту минуту к ней подошли Ванда и Лев.
— Мама, Ванду невозможно переубедить, — проговорил последний. — Она наотрез отказывается переехать в Вилицу и хочет остаться в Раковице.
Княгиня строго обратилась к племяннице:
— Это глупо, Ванда. Ведь уже давно решено, что ты приедешь ко мне, когда состоится давно предусмотренный отъезд твоего отца. Ты не можешь и не должна оставаться в Раковице одна; я являюсь твоей единственной защитой, и ты должна принять ее.
— Прости, милая тетя, но этого я не сделаю, — возразила молодая графиня. — Я не желаю быть гостем в доме, хозяин которого проявил к нам такое отношение. Я, как и Лев, не могу вынести этого.
— А разве твоей тете легко? — с упреком произнес граф. — Она приносит нам эту жертву, потому что хочет оставить за нами Вилицу на крайний случай. Я могу требовать и от тебя такого же самопожертвования.
— Но почему же мое присутствие так необходимо? — воскликнула Ванда с плохо скрытой запальчивостью. — Те обстоятельства, которым подчиняется тетя, не имеют значения для меня. Отпусти меня домой, папа!
— Уступи, Ванда, — попросил Лев. — Останься у мамы! Вилица гораздо ближе к границе, чем Раковиц, и до нее легче добраться; может быть, мне удастся повидать тебя. Я ненавижу Вольдемара, наверное, не меньше, чем ты, но ради меня преодолей себя и останься.
Он взял девушку за руку, но Ванда порывисто отдернула ее.
— Оставь меня! Если бы ты знал, почему твоя мать непременно хочет, чтобы я осталась здесь, то, вероятно, первый воспротивился бы этому.
Княгиня нахмурилась и, не дав племяннице продолжить разговор, обратилась к брату:
— Воспользуйся же наконец своим отцовским авторитетом, Бронислав, и прикажи ей остаться! Она должна остаться в Вилице!
Молодая графиня вспыхнула; эти слова вывели ее из себя.
— Хорошо же. Пусть тогда отец и Лев узнают причину, по которой ты хочешь заставить меня остаться. Тогда я не поняла твоих слов, теперь же они для меня ясны. Я должна быть щитом, которым ты будешь прикрываться от своего сына. Ты думаешь, что я единственная, кого Вольдемар не принесет в жертву, и единственная, кто может удержать его. Я этого не думаю, потому что знаю его лучше, чем ты, да, кроме того, не хочу и пробовать.
— А я этого ни в коем случае не допущу! — воскликнул Лев. — Если причина заключается в этом, то Ванда останется в Раковице, и ее ноги больше не будет в Вилице. Я думал, что прежней склонности Вольдемара уже давно не существует; если это не так, — а это не может быть не так, потому что иначе не мог бы появиться подобный план, — то я ни одного часа не оставлю тебя здесь.
— Успокойся, — проговорила Ванда, хотя ее голос был вовсе не спокоен. — Я больше не позволю пользоваться собой в качестве орудия, как тогда в С. Вольдемар дал мне почувствовать свое презрение. Нет, я скорее соглашусь умереть, чем снова прочитать презрение в его глазах.
Ванда так разгорячилась, что, казалось, забыла обо всех присутствующих. С пылающими щеками и сверкающими глазами она произнесла эти слова так страстно, что граф посмотрел на нее с изумлением, а княгиня — с негодованием, Лев же, стоявший возле девушки, отшатнулся и страшно побледнел.
— Скорее умереть! — повторил он. — Значит, уважение Вольдемара имеет для тебя такое громадное значение? Ты так хорошо умеешь читать в его глазах? Как это все странно!
Ванда бросила на него негодующий взгляд и хотела ответить ему, но отец опередил ее.
— Пожалуйста, без сцен ревности, Лев! — серьезно проговорил он. — Неужели ты хочешь отравить нам прощание и в последнюю минуту оскорбить Ванду? Если теперь и ты настаиваешь на этом, то пусть она остается в Раковице, моя сестра уступит вам, но не оскорбляй Ванды подобными подозрениями. Время не терпит! Пора прощаться!
Он привлек дочь к себе и с чувством глубокой нежности поцеловал ее. Княгиня тщетно ожидала, что Лев подойдет к ней, он все стоял в стороне, опустив глаза и до крови кусая губы.
— Ну, Лев, — произнесла она, — ты не хочешь попрощаться со мной?
Он очнулся от своего мрачного раздумья.
— Еще нет, мама! Я последую за дядей потом; пока я ему не нужен; я хочу еще несколько дней побыть здесь.
— Лев! — с гневом воскликнул граф.
Это, казалось, только еще усилило упорство молодого князя.
— Я останусь, — проговорил он. — Два или три дня не имеют никакого значения. Я хочу сначала сам проводить Ванду в Раковиц, чтобы убедиться, что она благополучно доберется. Я подожду приезда Вольдемара и выскажу ему то, что думаю относительно его чувств к моей невесте; я…
— Князь Баратовский сделает то, что повелевает ему долг, — перебила его княгиня, причем ее холодный тон представлял собой полный контраст взволнованному голосу сына. — Он последует за своим дядей, как было решено, и ни на минуту не оставит его.
— Я не могу! — вне себя воскликнул Лев. — Не могу уехать с таким подозрением в душе. Вы согласились на мой брак с Вандой, но я никогда не смел предъявлять свои права на нее; теперь же я требую, чтобы Ванда была объявлена моей невестой здесь, в присутствии Вольдемара. Раньше я не уеду отсюда. Вольдемар так неожиданно превратился в хозяина и повелителя, чего никто не ожидал от него, и может так же внезапно превратиться в пламенного поклонника.