Это прекрасное зрелище. Голода не будет. Пусть на одной рыбе, но они продержатся. Сушник — высушенная в печи рыба — вещь незаменимая. Из свежей выходит по весу всего пятая часть, зато хранится месяцами и годами. Ее легко и просто взять с собой на охотничий промысел зимой. А сенокос, когда работа проходит далеко от дома, когда людям нужна крепкая здоровая пища и когда летом нет мяса? Им можно кормить псов и даже домашнюю скотину. Как и в прошлом году. Правда, от этого молоко у коров приобрело достаточно странный вкус. Без привычки противно.
Лунек перелез через очередное поваленное бревно без особой радости. Пользы от этих предосторожностей меньше, чем от пролетевшего над головой ворона. Руки тцаря горичан тянутся далеко, и никуда не делся, пришлось собираться. Когда из Града Великого требуют, огнищане покорно отдают не только свои немудрящие вещи, но и детей. Ушли они вдвоем, а вернулся Лунек один. Борята погиб на его глазах. Все мечтал увидеть что-то помимо родных мест — вот и привалила удача. Однако так ничего и не получил, кроме клинка под ребро. И за что? За тцаря неведомого и ничего приятного для них не совершившего.
И самому мало чего хорошего светило бы, но милостивы боги. Отпустили из плена. И выкупа не взяли. Правда, не по доброте душевной, и будь там одни федераты, махал бы сейчас киркой в шахте, закованный в железо и ошейником. Самая страшная участь для пленных. Ну ежели верить, что где-то там на далеком юге скопцов норовят сделать, то бывает и хуже, да вранье, скорее всего. Это с детьми можно сделать, и то не каждый выживет. А взрослый и оклемается — так башку разобьет или хозяина прибьет за эдакое паскудство. Нет, сказки глупые. Не может такого быть. Даже на югах не столь дурные.
Тропа спустилась к неглубокому ручью, и он, привычно пробормотав благодарность, снял с елового сучка берестяной черпачок. Набрал воды и, чувствуя, как ломит зубы от холода, выпил с огромным удовольствием. Если пробовать воду в других озерах и ручьях, достаточно скоро убедишься, что каждая вода отличается своим собственным вкусом…
Пришел. Это их особый Лисий ручей. В смысле — хитрый. Так запутал следы, никто не разберется. А значит, до родного дома уже совсем близко. Прямо за этими деревьями. Течет себе совершенно обычным видом — и вдруг ныряет в камни и исчезает. Ну бывает, ан нет. Пройдешь два десятка шагов — и вот он опять бежит, неизвестно из какой земной глубины выныривающий. Еще немного прошагаешь — и удивительное дело повторяется. Так вот, в первом отрезке хариусы желтые, во втором черные, в третьем зеленые. Недаром место сие от праотцев считается священным, и жертвы приносят в данной роще.
Ножа было жалко — единственной приличной вещи, сохранившейся у него. Тем важнее подарить его в благодарность духам предков. Многие не вернутся никогда, а за него слово замолвили перед высшими. Целым и невредимым дошел.
Он поклонился вечному дубу огромных размеров. Кто говорил — шестьсот лет стоит, кто и тысячу. Немного таких громадин существует на здешней земле. Обхватить ствол руками потребовался бы добрый десяток человек. Сразу видно — непростое дерево, и для каждого живущего в округе он свят. Здесь приносят жертвы, тут выносят решение суда, сюда приходят помолиться.
Так что резанул слегка ладонь — не сильно, чтобы кровь на корни капнула, напоминая о близости рода и его лично и искренней благодарности. Оставил нож, воткнув в землю, и с легкой душой направился домой. Теперь можно.
Стоило ему выйти на опушку, раздался предупреждающий крик. Из длинных приземистых домов показались люди, тревожно высматривающие, кто заявился. В руках короткие метательные копья-дротики и луки. Меч в деревне имелся всего один. У отца. И кольчуга, добытая в бою в молодости, тоже у него единственная.
Точнее, последняя. Ушел в ней Лунек на войну, да содрали с пленного. И топорик, с которым он обращался мастерски, тоже. Обидно до слез. Умел метать в цель без промаха, бить с любой стороны, сверху, снизу и обеими руками. Мог вращать, скрывая направления удара, и бить в прыжке или падая. Даже парировать удары меча умел. К сожалению, неподходящим оказалось оружие против людей в броне.
А что среагировали на появление — так все верно. Пришел не с обычной стороны — в любые времена это подозрительно. Копье в руках — сомнительно вдвойне. На охоту с таким не отправляются. Ясеневое древко, окованное аппликациями из бронзы, и с узким хищным наконечником, удобным пробивать броню. И что идет открыто в одиночку, достаточно странно. Или с добрыми намерениями, или за спиной сила ратная, оттого и не боится.
Откуда им знать, что Лунек подобрал его под Яренгой, на месте побоища. Ничего удивительного нет, когда вырезают гарнизон вчистую, поймав за стенами и отрезав от города. При соотношении десяток на одного. Гораздо больше впечатлило, что это уже второй раз из горичан сделали откровенных дураков, взяв ненавистный город-крепость мгновенно и практически без боя.
И фем Грай держал слово! Отпустить под тысячу человек, не потребовав ничего, — это серьезно. Им не за что любить тцарскую власть, но они участвовали в бою с федератами, а если быть честным, попади на их земли — вели бы себя наверняка много хуже. Вешать своих за грабежи — такое лично ему в голову не пришло бы. А ведь все правильно. Добычу делить на каждого. Идущие в атаку не менее важны, чем просто перехватывающие беглецов и не позволяющие узнать о вторжении.
Сила армии — в ее единстве. Это было для него ново и потому крайне важно. Когда ополчение отправлялось на войну, воины практически всегда сражались сами за себя. Иногда сплоченной группой родичей или дружины, но о полном послушании речь не шла. Люди желали показать храбрость и рвались вперед, не слушая команд. Соответственно и трофеями не делились. Кто смел и умел, тот и захватил. Им просто не приходило в голову, что в бою можно вести себя по-другому.
Сольмир опустил лук и радостно гаркнул — узнал. Тут и другие зашевелились, всей толпой двинувшись навстречу.
— Здоровы ли все? — начал привычно Лунек, кланяясь.
Договорить ему не дали. Со стороны чужаку вполне могло показаться, что на пришельца набросились толпой, норовя избить его до полусмерти, а заодно и задушить в борцовских объятиях. Ничего подобного. Это налетели искренне радующиеся люди, и вовсе не тумаки они отсыпали и удары, а радостно встречали родного человека, коего не чаяли увидеть.
Братья, родные, двоюродные, троюродные. Сестры, тетки, невестки, многочисленные дети и подростки — все стремились показать, насколько они счастливы. И это не показное. Род их всегда был силен сплоченностью и дружбой. Даже разделяясь, семьи не теряли связи и помогали соседям ближним и дальним при необходимости. И Долгое с Круглым озера, и поселки на впадающих и вытекающих из них речках принадлежали сплоченному роду, пережившему совместно чужое нашествие, войну, мятеж и неоднократный голод и не склонившему окончательно шеи. Они помнили прошлое и ковали будущее в душах вновь рождающихся детей.
— Любого? — переспросил отец в наступившей тишине, когда Лунек закончил рассказ.
— Он принимает даже рабов, — с запинкой ответил сын, — готовых драться.