Тревор вытер платком остатки мыла с лица, пригладил рукой влажные волосы и снял зеркало с ветки. Маргарет тут же закрыла глаза, чтобы Тревор не заметил, что она подсматривает. Он подошел к ней и шепнул на ухо:
– Мэгги, вставай, дорогая. Нам пора ехать.
Маргарет зашевелилась и издала сонный вздох, который прозвучал довольно убедительно. Она разыграла сцену пробуждения – зевала, терла глаза руками, а потом перевернулась на спину. Оказалось, что Тревор все еще без рубашки, и вид его голой груди еще сильнее взволновал Маргарет. Ее взгляд задержался на золотистой коже и черных завитках волос. Она вцепилась руками в край одеяла, борясь с желанием дотронуться до них.
– Хорошо спала?
Вопрос звучал достаточно невинно, но когда Маргарет подняла ресницы, то увидела, что Тревор смотрел на нее и улыбался особой, понимающей улыбкой, и ей стало ясно, что она зря разыграла сцену пробуждения. Тревор знал, что она следит за ним.
Маргарет пришла в ужас, ее щеки вспыхнули от смущения. Она отвернулась, откинула одеяло и встала.
«Он просто невыносим, – подумала Маргарет, отходя в сторону. – Его невозможно провести».
Свой завтрак, состоявший из яблок и сушеной говядины, они съели в седле. Маргарет жевала жесткое мясо и с печалью вспоминала о крепком горячем кофе, вареных яйцах и сочащихся маслом вафлях. По сравнению с этим завтраком вяленая говядина казалась особенно невкусной. Через час Маргарет опять проголодалась. Когда они остановились на обед, она получила еще одну порцию яблок и мяса, которые не утолили голод.
Маргарет пыталась думать об этом как о большом приключении. Но не могла вспомнить ни одного дня своей жизни без изысканной, горячей пищи, в которой никогда не было недостатка. Приключения – приключениями, а голод – не тетка.
Так как местность была гористой и они ехали на лошади вдвоем, приходилось передвигаться очень медленно. В конце дня Маргарет казалось, что они покрыли около двадцати миль, но Тревор оценил пройденное расстояние всего лишь в восемь или девять миль.
– Когда мы попадем в Неаполь? – спросила Маргарет.
– С такой скоростью – не раньше чем через десять – двенадцать дней.
У Маргарет заурчало в желудке.
– Тревор, я не хочу критиковать наше путешествие, но неужели мы будем все время есть только яблоки и вяленое мясо?
К ее удивлению, Тревор рассмеялся и воскликнул:
– Неужели тебе не нравится моя еда? Маргарет, ты меня убиваешь.
– Ну, может быть, это и к лучшему, – сказала она, пытаясь смотреть на вещи оптимистично. – Я похудею.
– Боже упаси! Не смей терять ни дюйма. Терпеть не могу тощих женщин.
– Правда?
– Да. У тебя великолепная фигура.
Возможно, Тревор всю жизнь лгал, но после таких слов его трудно было ненавидеть.
Он засунул руку в карман и вытащил мятный леденец:
– Держи. Я не позволю тебе похудеть. Это поможет продержаться до тех пор, пока мы не остановимся на ночевку.
Через час Тревор натянул поводья, и лошадь остановилась.
– Ужин? – с надеждой спросила Маргарет.
Он указал на лощину внизу. Горный поток, вдоль которого они ехали, расширялся, превращаясь в неторопливую реку.
– Как ты отнесешься к жареной форели?
Маргарет скептически оглядела воду и заявила:
– Не думаю, что тебе удастся поймать форель, если, конечно, в твоих сумках не прячется удочка.
– Честное слово, Мэгги, твое недоверие к моим способностям причиняет мне такую боль, что ее не выразить словами. – Тревор дернул поводья, и они стали спускаться по каменистому холму.
В его способности Маргарет верила. А вот в его честные намерения – нет.
«Когда мы поженимся». Эти слова опять всплыли в памяти, и Маргарет напомнила себе, что хоть Тревор Сент-Джеймс и действовал хитрее, чем остальные мужчины, он ничем от них не отличался. Однако стоило ей посмотреть на его широкую спину, стоило вспомнить, что скрывалось под бежевой рубашкой из саржи, как ей вдруг захотелось, чтобы он не был похож на остальных мужчин.
Когда они спустились к реке, Тревор предложил ей сходить за дровами.
– Как ты собираешься ловить рыбу? – спросила Маргарет.
– Это уже моя забота. Лучше принеси сухого хвороста.
Маргарет долго бродила по лесу, а когда вернулась, Тревор уже расчищал на каменистом берегу реки место для костра. Рядом с ним на платке лежали пять увесистых форелей, вычищенных и нанизанных на прутья.
Маргарет бросила березовые сучья рядом с кострищем. Когда она выпрямилась, то заметила недалеко от Тревора лежавшую на земле самодельную сеть.
– Подумать только! У тебя была с собой сеть!
– Жаль, что нет удочки. Тут очень хорошие места. – Он взял самые тонкие ветки и принялся выкладывать их в центр кострища. – Мне понадобятся спички. Принеси мне сумки.
Маргарет вернулась, неся сумки и одеяла. Она расстелила одно на земле рядом с Тревором и потом села, наблюдая за тем, как он выворачивает сумку в поиске спичек.
– Любишь рыбачить? – спросила Маргарет.
– Обожаю. В детстве я часто рыбачил, но уже много лет этим не занимался. В моем поместье в Кенте есть реки, где водится форель.
Он отвернулся, чтобы зажечь огонь, а Маргарет принялась рассматривать вещи, которые Тревор вытряхнул из сумки на одеяло. Среди сушеной еды, носовых платков и принадлежностей для бритья она заметила темно-коричневую фляжку. Маргарет взяла ее в руки. Там плескалась какая-то жидкость.
– Что это?
– Хинин. – Он подбросил дров в разгорающееся пламя, отчего в небо взмыли искры. – У меня малярия. Неизбежное следствие десятилетнего пребывания в Африке.
– Малярию невозможно вылечить.
– Нет. Но хинин помогает.
Тревор подкинул дров в костер.
Маргарет положила фляжку с хинином обратно в сумку и заметила два куска мыла.
– Когда мы сможем поесть?
– Думаю, через полчаса.
Маргарет взяла мыло, расческу и встала:
– Тогда я пойду искупаюсь.
Он посмотрел на нее и сказал:
– Возьми другой кусок мыла. Это мой.
– Не все ли равно?
– Запах лимона и вербены подходит тебе, а мне, думаю, не очень.
– У тебя есть мыло с лимоном и вербеной? – воскликнула Маргарет.
– Я угадал? Ты ведь пользуешься именно таким мылом?
– Да. – Маргарет взяла из сумки другой кусок мыла и поднесла его к носу. – Спасибо.