Они молча спустились в холл и остановились у парадного входа.
– Я иду на другую сторону улицы в свою контору, – сказал он, – но могу вызвать для вас экипаж, вас отвезут домой.
– В этом нет нужды. Уверена, под вашим руководством «Соушл газетт» будет процветать. По крайней мере надеюсь на это, – добавила Эмма от души.
– Спасибо. А я уверен, что вы без труда найдете другого издателя для своей колонки. – Он открыл одну створку двери, выпустил Эмму и вышел следом. – Я позабочусь о гонораре за сегодняшнюю статью. Желаю успехов, мисс Дав. – Он поклонился ей. – До свидания.
Эмма стояла и смотрела в широкую спину Марлоу, удаляющуюся от нее, грудь сдавило. Эмма убеждала себя, что приняла разумное решение. Согласись она писать для него и позволь ему редактировать свои сочинения, это обернулось бы настоящей катастрофой, ведь у них нет ничего общего. Им никогда не договориться. Она поступила разумно, отказав ему.
Вот оно. Опять то же жуткое слово: «Разумно».
– Подождите! – закричала она и бросилась вдогонку. Он остановился на углу и повернулся, ожидая, когда она подойдет.
– Если я соглашусь, каков будет мой гонорар?
Он удивленно приподнял бровь, но не спросил, в здравом ли она уме.
– Десять процентов от рекламы, размещенной на вашей полосе, – ответил он.
Эмма вспомнила, как уговаривала торговцев скинуть цену до разумного предела, и подумала, что сейчас та же ситуация. Следует попросить столько, сколько ее работа действительно стоит.
– Пятьдесят будет справедливо.
– Справедливость тут ни при чем. Весь риск лежит на мне.
– Не вы ли говорили – чем выше риск, тем больше возможная награда. Вы любите рисковать. Риск – ваша стихия, вы им живете. К тому же популярность «Газетт» выросла из-за моей колонки, я заслуживаю достойного вознаграждения.
– Поверьте мне, я уже сполна расплатился за эту популярность, а ведь слава – штука зыбкая. Публика с ума сходит по вашим статьям, это верно, но все может измениться. Сегодня вы в фаворе, а завтра о вас и не вспомнят. Если публика от вас отвернется, именно я потеряю тысячи фунтов. Даю вам двадцать процентов.
– Сорок, – отрезала она. – Я сумею надолго удержать интерес публики.
«Эх, была не была, Эмма!»
– Раз уж мы ведем переговоры, – выпалила она, – я хочу кое-что прояснить – несмотря на мое мнение или ваше, несмотря на нашу прошлую жизнь, с этого самого момента вы будете обращаться со мной как с ровней. Я не стану варить вам кофе, покупать от вашего имени подарки, я не в ответе за ваше расписание и своевременное появление на встречах, в том числе и на наших с вами. Что касается редакторского дела, вы должны доверять моим инстинктам, а не своим.
– Я обещаю быть открытым, но если почувствую, что вы слишком зациклились на скатерках или послеполуденных приемах на дому, я без зазрений совести выскажу вам это. Я никогда не критиковал ваши сочинения как редактор, но впредь ожидайте детальной и честной разборки. Может, я и кажусь вам несерьезным, но, когда требуется, я могу быть жестким, даже жестоким, так что научитесь держать удар, мисс Дав. Если сумеете, я дам вам двадцать пять процентов. Договорились?
Она посмотрела на его протянутую ладонь, крупную, с длинными сильными пальцами. Она может не любить этого человека, не одобрять его образа жизни, считать добрую половину сказанного им полнейшим бредом, но одно Эмма знала точно: когда Марлоу ударяет по рукам, он держит свое слово. Она взялась за его руку и вместе с тем ухватилась за шанс, о котором и мечтать боялась.
– Договорились.
Его пожатие было ободряющим, но у Эммы голова шла кругом. Все случилось настолько быстро, что в ее мозгу это не укладывалось.
Он отпустил ее руку.
– Дату публикации оставим прежней – суббота. От вас требуется четыре полные страницы каждую неделю. Справитесь?
– Справлюсь. – Возбуждение, охватившее Эмму в самом начале разговора, нахлынуло на нее с новой силой. – Мне только с одной вещью трудно справиться – не могу поверить, что все происходит на самом деле.
– А вы поверьте, мисс Дав. Я планирую выпустить обновленную «Соушл газетт» через три недели. Одна ваша колонка уже в печати, следующую вы мне предоставили, значит, нужна еще одна обычная статья для переходного периода. – Дождавшись ее кивка, он продолжил: – К понедельнику я жду набросок статей для первого выпуска. После одобрения с моей стороны у вас будет неделя для их написания. Мне потребуется два дня, чтобы ознакомиться с материалом, поэтому встречаемся в среду для обсуждения замечаний. В четверг вечером вы приносите доработанный вариант моему секретарю. На следующий день я подтверждаю его и даю в печать. А в следующий понедельник все сначала. Разумно?
Она кивнула.
– Хорошо. Таким образом, мы будем встречаться два раза в неделю: по понедельникам вы предоставляете мне свои идеи, в среду мы их обсуждаем. Надеюсь, вас это устраивает? – Он не стал дожидаться ответа. – Начало рубрики мы обсудим через неделю. У меня пока еще ничего на это время не назначено. – Его брови сошлись у переносицы. – По крайней мере я так думаю. С моим нынешним секретарем ни в чем нельзя быть уверенным.
– Где встречаемся и во сколько?
– В девять утра. В моем кабинете.
– Не опаздывайте, – рассмеялась она.
– Без вас я везде опаздываю. – Он посмотрел направо, потом налево, высматривая промежуток в потоке экипажей, чтобы перейти дорогу. – Но постараюсь, хотя бы ради того, чтобы улучшить ваше мнение обо мне.
Они попрощались, но не успела она сделать и дюжины шагов по тротуару, как он окликнул ее:
– Мисс Дав!
Эмма оглянулась и увидела, что он улыбается.
– Если бы вы не сдались, – сказал он – я дал бы вам пятьдесят процентов.
– А если бы вы не сдались, – усмехнулась она, – то расстались бы лишь с десятью.
Гарри расхохотался. Господь вседержитель, у мисс Дав есть мозги! Кто бы мог подумать! Он смотрел ей вслед и думал – вот еще одна грань ее характера, о которой он не подозревал.
Она точно подметила его прежнее отношение к ней. Гарри действительно считал ее лишенным чувства юмора сухарем, но сказанные напоследок слова и сопровождавшая их усмешка ясно показали, что и здесь он ошибся. Как в притягательности ее трудов. На самом деле он много чего не усмотрел.
Он всегда считал Эмму простушкой, во всяком случае, до ее увольнения, тогда он открыл для себя рыжие отблески в ее волосах и золотые искорки в глазах. Он вспомнил, какой она предстала перед ним несколько минут назад – запыхавшаяся, со смехом просящая его не опаздывать, – и вдруг понял, что ни разу не видел ее смеющейся. Очень жаль, потому что когда смех озарял ее личико, оно уже не казалось невзрачным.