– Вы очень красивый мужчина.
Он отстранился немного, с сомнением посмотрел на нее, потом оглянулся, как будто поверить не мог, что она обращается к нему. И вновь перевел взгляд на нее, видимо, решив убедиться, что комплимент предназначался именно ему, но скептическое выражение лица не исчезло.
– Вы считаете меня красивым? Правда?
– Да, – призналась она. – Вы можете быть очаровательным, когда захотите.
Он снова наклонился, от его лба до полей ее шляпки осталось несколько дюймов.
– Мне бы очень хотелось поцеловать вас. – Его ресницы опустились. – Боже правый, я бы так и сделал, находись мы в более уединенном месте.
Ее сердечко гулко стукнулось о ребра.
– Что за дикие фантазии! – выдохнула она и залилась краской, вместо достойной отповеди голос прозвучал хрипло, едва слышно. – Можно подумать, я бы вам позволила!
Он ничуть не устыдился, этот скверный ловелас. Улыбка вернулась на место, на сей раз безнадежно грешная.
– Это вызов, Эмма? Вы подстрекаете меня поцеловать вас?
Какие смелые слова! Ее затрясло от возбуждения, и потребовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя.
– Что за бред вы несете, – сказала она, взяв портфель и поднимаясь на ноги. – Теперь, когда я одарила вас щедрой лестью – что не идет на пользу никому, – нам лучше вернуться. Мне пора заняться статьей для следующего выпуска.
Она сделала шаг в сторону, отодвинувшись от него на приличную дистанцию. Но стряхивая с юбки хлебные крошки, услышала что-то вроде: «Я никогда не отказываюсь от вызова, Эмма».
Надо было сказать, что она не подстрекала его к поцелуям и что ни при каких обстоятельствах не позволит ему сделать этого. Но, покидая вместе с ним набережную Виктории, Эмма не проронила ни слова. Ее поведение наверняка разочаровало бы тетушку Лидию.
Так как приглядывать за ней некому, незамужняя девушка должна выработать строгие критерии поведения, дабы джентльмены не делали ей непристойных предложений.
Миссис Бартлби «Советы незамужним девушкам», 1893 г.
Эмма простучала на пишущей машинке одно слово, по том еще одно и еще одно. Внутри появилось смутное ощущение тревоги. Она остановилась, посмотрела на листок и прочла последнюю фразу: «Следовательно, когда леди требуются поцелуи…»
Она со стоном прижалась лбом, к пишущей машинке, в отчаянии скрипнув зубами. «Перчатки», она собиралась напечатать «перчатки», а не «поцелуи». Она уже пятый раз подряд делает ошибку. Да что с ней такое сегодня?
Эмма знала ответ еще до того, как задала себе этот вопрос. Она посмотрела в окно, представив, как сидит на набережной Виктории и смотрит в лукавые голубые глаза.
«Мне бы очень хотелось поцеловать вас».
Вот уже два дня мысли о Марлоу не давали ей сосредоточиться на работе. Как Эмма ни старалась, избавиться от них она не могла. Какой кошмар!
Напомнив себе о том, что у нее строгое расписание и сейчас не время витать в облаках, она села, выдернула из машинки листок и положила его поверх других испещренных ошибками листочков. Потянулась за чистой бумагой, но вместо этого опустила локоть на стол, оперлась подбородком на руку и закрыла глаза.
«Ну давайте же, Эмма. Подмаслите меня».
Расплавляющая теплая волна вновь прокатилась по ее телу, такая же сладкая, как два дня тому назад. Перед глазами возник Марлоу, сидящий рядом с ней с наигранным скептицизмом на лице, притворяющийся, что не верит ей, что ее комплименты удивляют его, хотя сам прекрасно знает силу своего обаяния.
Боже, как ему это удается? – задалась она вопросом и в который раз выпрямилась в своем кресле. Как ему удается придать безобидным словам вид непристойности? Этот талант может сбить с пути любую женщину, намеревающуюся вести себя прилично. Особенно ее.
«Это вызов, Эмма? Вы подстрекаете меня поцеловать вас?»
Этот Марлоу просто невыносим. Ну надо же, она подстрекает его! Да он ей даже не нравится! Категорично напомнив себе причины антипатии, Эмма прижала пальцы к губам и попыталась представить, какие ощущения могут подарить его губы.
Пробили часы на камине, и Эмма виновато вздрогнула, выныривая из своих фантазий. Посмотрела на циферблат, поразившись тому, что уже половина третьего. Куда девался день? Через полчаса у нее встреча.
Эмма вскочила и понеслась в спальню, споткнувшись о бедного Мистера Голубя и заработав возмущенное мяуканье.
– Прости, Голубь, – бросила она, врываясь в комнату.
Она быстро сменила блузку, но все равно потеряла время, потому что пришлось два раза застегивать пуговицы. Надев зеленый саржевый костюм, Эмма водрузила на голову простенькую соломенную шляпку канотье, заколола ее булавкой и сунула в ридикюль блокнот и карандаш. Подцепив рукой плетеную ручку сумочки, Эмма побежала к выходу, натягивая на ходу перчатки и застегивая их.
Она покинула дом и пошла по тротуару, стараясь держать самый быстрый темп, приличествующий даме. Она терпеть не могла опаздывать.
– Эмма?
Чей-то голос заставил ее бросить взгляд в сторону дороги. Из экипажа с газетой в руках выходила причина ее спешки, тот самый человек, который два дня преследовал ее в мыслях. Понимая, что притвориться, будто не заметила его, невозможно, Эмма остановилась, но, как только он подошел, сказала:
– Добрый день, милорд. Простите, но я не могу уделить вам внимание. Через несколько минут у меня назначена встреча.
С этими словами она продолжила путь.
– Я привез вам кое-что. – Он без труда подстроился под ее быстрый шаг и протянул газету. – Завтрашний выпуск.
Эмма замерла на месте, встреча тут же вылетела у нее из головы.
– Уже?
– Краска еще не успела высохнуть, – кивнул он, – но все готово. Сигнальный экземпляр. Не желаете взглянуть?
Эмма забрала у него газету и открыла на своей полосе. Из груди вырвался удивленный возглас. Эмма начала лихорадочно перелистывать страницы, пробегая глазами статьи. Как всегда, при виде своего псевдонима и собственных слов, отпечатанных на станке, Эмма ощутила себя маленькой девочкой, получившей на Рождество долгожданный подарок.
– Чудо! – Она не сумела сдержать восторженного смеха. – Просто чудо!
– Эмма, ваша колонка уже два месяца выходит в этой газете, – напомнил ей Гарри. – Вы каждую неделю так радуетесь?
– Да. – Она посмотрела на него, продолжая смеяться. – Да, каждую неделю.
Его губы невольно дрогнули.
– Если вы будете так смеяться, я стану привозить вам газету каждую пятницу.
Зазвонили церковные часы.