Оливия внимательно посмотрела на мужа. Она вспоминала его слова, вспоминала, как он сказал Вернону, что считает своей эту землю, считает своими девочек и ее, Оливию. Но ей хотелось услышать от него самое главное.
– Конор, ты меня любишь? – прошептала она. Неожиданный вопрос застал его врасплох. Немного подумав, он пробормотал:
– Оливия, ты упустила свой последний шанс избавиться от меня. Я остаюсь – со всеми моими недостатками и со всеми моими дурными привычками. Я не уеду.
Она покачала головой.
– Я спросила тебя не об этом.
– Я постараюсь не ругаться при девочках, но могу сорваться. Тебе придется просто привыкнуть к этому. А если у меня будут ночные кошмары, то не пытайся меня будить. Просто обещай держаться в стороне, пока все не пройдет.
– Да, конечно, но…
– И еще… – перебил он, глядя на нее с вызовом. – Я никогда не хожу в церковь, так что не надейся.
– Я и не говорила, что ты должен ходить в церковь. Но, Конор…
– И если я захочу, то буду курить сигары и не откажусь от виски. Если мне время от времени захочется выпить капельку, то я и выпью. И никаких нравоучений на следующее утро…
– Я не об этом, Конор! – воскликнула Оливия, потеряв терпение. – Скажи, ты любишь меня?
Он раскрыл рот, словно собирался что-то сказать, но так ничего и не сказал. Оливия внимательно смотрела на мужа, пытаясь понять, что означало странное выражение, появившееся у него на лице. Возможно, это был страх. А может – и любовь. Или и то и другое одновременно?
Внезапно Конор схватил ее за руку.
– Я хочу тебе кое-что показать. – Он потащил ее по двору, направляясь к старому сарайчику Нейта, где хранились инструменты.
У двери он остановился и выпустил ее руку.
– Там есть кое-что… – Он умолк, внезапно смутившись. – Видишь ли, я… Я сделал это для тебя.
Она посмотрела на него с удивлением:
– Конор, что же там?
Он не ответил, и Оливия, шагнув к двери, распахнула ее. В самом центре сарайчика стояла скамейка, выкрашенная в белый цвет, а по бокам ее были прикреплены цепи – как будто для того, чтобы можно было подвесить. Конечно же, это были качели для веранды.
Оливия смотрела на них, сдерживая внезапно подступившие слезы. Она медленно подошла к качелям и провела ладонью по гладкой белой поверхности.
– Ты сделал это для меня? – Она посмотрела на мужа, и снова ей не удалось прочесть выражение его лица. – Но зачем?
Он опустил голову, уставившись в землю. Последовало долгое молчание. Наконец он заговорил – говорил очень медленно, как бы обдумывая каждое слово:
– Оливия, я очень долго убегал от любви. Я убеждал себя: мне это не нужно, я этого не хочу, я больше не могу испытывать такие чувства. Но я просто боялся, вот в чем правда. Я потерял все, что когда-то любил, и не хотел больше полюбить кого-нибудь или что-нибудь. Я не хотел рисковать и снова испытать такую же боль.
Оливия слушала его сбивчивую речь, и с каждым словом в ней крепла надежда. Когда же он умолк, она шагнула к нему и прошептала:
– А теперь?
Оливия ждала ответа затаив дыхание. Посмотрев ей в глаза, Конор вновь заговорил:
– А теперь я понял: есть вещи, ради которых стоит рисковать, вещи, от которых невозможно отказаться, – они слишком ценные, чтобы их терять. Ты научила меня этому. Эти качели для веранды – мой свадебный подарок тебе. Я хочу сидеть на них с тобой все вечера своей жизни. Я люблю тебя.
Оливия потрясение молчала. Ей хотелось сказать ему, как он нужен ей, как она боялась, что он покинет ее, как сильно она его любит. Но она не могла найти слов – просто бросилась в его объятия со вздохом облегчения и со слезами радости.
У каждой из девочек было свое собственное мнение по поводу подарка для Оливии.
– Я считаю, они чудесные, папа, – сказала Бекки, целуя его на ночь. – Мы с Джеремайей сможем посидеть на них, когда он придет на воскресный обед в следующий раз.
– Только через мой труп, – пробормотал себе под нос Конор, когда Бекки отправилась в свою комнату.
Оливия издала какой-то странный звук, напоминавший смех. Конор вопросительно посмотрел на нее, но она тут же придала лицу серьезнейшее выражение. Затем, перешагнув через Честера, быстро пошла по коридору к комнате Бекки.
А вот Кэрри была не в таком восторге от качелей, как ее сестра.
– Да, они хорошие, – сказала она, зевая. – Но, папа, ты разве не мог сделать что-нибудь забавное вроде домика на дереве?
Конор наклонился и поцеловал девочку.
– Сделаю, милая. Сделаю непременно. Обещаю. А теперь засыпай.
Тут в комнату вошла Оливия. Поцеловав дочь, она сказала:
– Спокойной ночи, милая. Спи крепко.
Потом они пошли в комнату Миранды и уложили малышку в постель.
Забравшись под одеяло, Миранда спросила:
– Папа, ты сделал качели для мамы, да? А ты можешь построить мне кукольный домик?
У него перехватило горло, и он сказал:
– Могу, дорогая.
– Вот и хорошо, – побормотала Миранда, закрывая глаза. – Теперь у моих кукол будет свой дом.
Конор посмотрел на жену и прошептал:
– У каждого должен быть свой дом, не так ли?
Оливия улыбнулась ему, и Конор дал себе клятву: каждый день своей жизни он будет делать так, чтобы она почаще улыбалась. Он сделает все, что в его силах, – только бы она была счастливой. И любимой. Всегда.
Поцеловав Миранду, Оливия погасила лампу. Потом взяла Конора за руку, и они вместе вышли из комнаты. Спускаясь с женой по лестнице, он сказал:
– Никогда не думал, что мне понадобится семья, чтобы моя жизнь стала полной. Но теперь я не могу представить, как прежде жил без этого. Впрочем, кое-что чертовски пугает меня…
Оливия крепче сжала его руку.
– У тебя все получится, – заверила она. – Чтобы быть хорошим отцом, не нужно слишком много об этом думать.
Эти слова были ему знакомы. Он вспомнил тот день, когда впервые поцеловал ее на кухне, и лукаво улыбнулся:
– Давай посидим на качелях.
Они вышли во двор, и Конор ощутил в воздухе прохладу – первый признак осени. Он задумался обо всех делах, которые нужно успеть сделать до весны. Но это его не испугало – напротив, воодушевило.
Он сел на качели и усадил Оливию к себе на колени.
– Ну, миссис Браниган, – прошептал он ей на ухо, – расскажи мне еще раз, что делали твои мама и папа на этих качелях.
Оливия приблизила губы к его губам.
– Лучше я покажу, – шепнула она, крепко обнимая его за шею.