– Пожалуйста, о, пожалуйста, еще, да, о, пожалуйста.

Ее возбуждение все возрастало, и вот она уже не могла произнести ни слова, а только издавала странные приглушенные звуки. Ей было необходимо что-то, но она не знала что. Он знал.

– Да, – шептал он ей на ухо, тоже по-итальянски. – да. Вот так. Ты почти готова. Кончай. Кончай.

Она не понимала, чего он от нее хочет, но ее возбуждение было почти невыносимо, и она подумала, что умирает. Неожиданно от его последней ласки, словно пламя опалило ее тело, в нем что-то вспыхнуло, затем взорвалось, рассыпалось множеством искр, – и она вскрикнула. Он продолжал ласкать ее, и волны изумительного наслаждения прокатывались по ее телу снова и снова.

Он поцеловал ее в губы, одарил последней лаской, затем достал руку из-под ее юбок. Она слышала, как тяжело и отрывисто он дышит, будто после долгого бега. Все еще лежа на ней, он приподнялся и начал расстегивать брюки.

Карета качнулась и остановилась.

Йен поднял голову, и его рука застыла в воздухе. Все его тело окаменело.

– Господи, – прошептал он. – Господи всемогущий, что я делаю?

Он с яростью заставил себя подняться и оставить ее. Лючия оправила юбки и попыталась сесть, хватая ртом воздух, она, потрясенная, смотрела на него.

– Тупой ублюдок, – пробормотал он и провел ладонью по лицу. – Какой же я болван! Мозги у меня в паху. Глупец, глупец. Ублюдок!

Дверца кареты распахнулась. Никто из них не шевельнулся.

Ошеломленная, Лючия могла только с изумление, смотреть на него. Она и представить себе не могла, что такое возможно. Что он сделал с ней этими своими руками? Ничего подобного она никогда не испытывала.

Какое наслаждение! Она купалась в нем. Падение, волшебство, смерть... Ни одно из этих слов не могло так точно полно описать то, что он сделал с ней. Это просто невозможно выразить словами.

Она смутно услышала, как что-то стукнуло, и помяла, что кучер опустил ступеньки, но у нее не было сил, чтобы встать с места. Она приложила пальцы к губам и поморщилось. Губы распухли от его поцелуев и горели от прикосновения с его небритым лицом. Минуту назад она была словно в огне, а сейчас ее тело было теплым, мягким и вялым. Ей хотелось плакать. И смеяться.

– Йен... – Она замолчала, забыв, что собиралась сказать.

После такого необыкновенного происшествия, что может выговорить женщина?

Он сидел напротив нее, наклонив голову и закрыв лицо руками.

– Йен?

Он поднял голову и взглянул на нее:

– Выходите.

Лючия послушно вышла из кареты и направилась к дверям дома. Он не пошел за ней.

– Поезжай, – приказал он кучеру. – Куда-нибудь. Мне все равно. Ради Бога, поезжай. – Он забился в кабину кареты и захлопнул дверцу, оставив потрясенную Лючию одиноко стоять на дороге.

Она знала, что ей надо войти в дом, но продолжала стоять, глядя, как наемный экипаж заворачивает за угол и исчезает из виду.

Она узнала то, что стремилась выяснить. Йен Мур привлекал ее, потому что она в него влюблена. Предполагалось, что влюбленность делает женщину счастливой, но Лючия не испытывала радости. Злость в его голосe, когда он велел ей выйти из кареты, подтверждала ее наихудшие опасения. Она все еще ему не нравилась. Возможно, он не мог уважать ее. И уж конечно, не был в нее влюблен.

Лючия начинала жалеть, что играла с драконовым огнем.

Глава 15

Все клеточки мозга Йена бунтовали против случившегося. Его руки то сжимались в кулаки, то разжимались, и ему хотелось сокрушить свое бренное, неподвластное ему телo. Вожделение вскипало в его крови с каждым ударом сердца. В душе царил хаос. Будь проклята эта женщина!

Закрыв глаза, он откинулся на спинку сиденья. Он старался не думать о ней, но тщетно. Никакое самообладание не могло изгнать мысли о ней из его головы, как и не в силах было избавить его от желания обладать ею. После Тесс Йен всегда ограничивал свои связи с женщинами короткими романами. Любовницами, если работа позволяла ему оставаться в одном месте достаточно долго для такой связи. Если же нет, то он довольствовался доступными женушками. Но ни одна из них: ни любовница, ни куртизанка, ни даже Тесс – не вызывала у него такого чувства, когда он одновременно был и нищим, и королем, безумцем.

Он смотрел на сиденье напротив себя и видел Лючию прекрасную, пылкую, готовую отдаться ему. Он вдыхал аромат цветов яблони, ее аромат. Тот был повсюду – на его руках, одежде, пропитал всю карету и стал для него невыносим. Он отворил окно, глубоко вдыхая теплый летний воздух, пытаясь освежить голову, подавить похоть, найти смысл там, где его не было.

«Пожалуйста, о, пожалуйста...»

Даже среди лондонского шума, стука колес и лошадиных копыт ее тихие стоны и невнятные мольбы преследовали его, дразнили, звали назад.

На перекрестке карета замедлила ход, и Йен заметил трех женщин, топтавшихся у фонарного столба в начале темной аллеи. Уличные проститутки, без сомнения он находился вблизи от Севен-Дайалс, и жрицы любви были повсюду.

Йен поднял руку и три раза ударил кулаком в крышу кареты. Его тело требовало облегчения, и он был намеренполучить его. Карета остановилась, и Йен вышел.

– Подожди здесь, – приказал он кучеру и пошел к группе женщин.

При его приближении все три улыбнулись ему, выставляя себя на обозрение. Он выбрал одну из них, со светлыми волосами. Улыбаясь, она показывала свои зубы, вероятно, потому, что у нее все были целы. Кожа у нее была чистая, без следов оспин, и она была хорошо сложена. Он всегда предпочитал блондинок, черт бы их всех побрал.

Она подошла к нему, широко улыбаясь.

– Хотите по-быстрому, господин? – тихо спросила она, проведя рукой по его груди.

– Пойдем, – Он схватил ее за плечо и повел в аллею, где был тупик, упиравшийся в ворота конюшни. Он вел её в темный угол.

– Шиллинг за обычное, – сказала она ему. – За что-нибудь еще цена другая.

– За что?

Теребя его шелковый галстук, она жеманно улыбнулась, пользуясь привычным приемом проституток.

– За то, чего вы захотите.

«Обычное» его вполне бы устроило. Попроси она сто фунтов, он бы заплатил их. Он достал из кармана требуемую монету и вложил ее в ладонь проститутки. Она наклонилась и спрятала монету в башмак.

Когда она выпрямилась, он схватил ее за плечи и прижал к почерневшей каменной ограде. Поцеловав ее, он почувствовал вкус джина, но не обратил на это внимания.

От этого пропитанного джином поцелуя все, что осыпалось от его рассудка, испарилось. Прижавшись лицом к шее шлюхи, он ухватил край ее юбки и задрал ее. Другой рукой он начал расстегивать брюки. В его ушах раздавались страстные мольбы Лючии, он закрыл глаза и попытался вообразить, что целует ее, но странный неприятный звук нарушил его фантазии. Йен повернул голову и посмотрел за ворота, ведущие к конюшням.