Вечером он вошел в хозяйские покои, полный решимости дать понять жене, что отныне они станут делить постель.
Виола в ночной сорочке уже сидела за туалетным столиком, расчесывая волосы. При виде мужа она на секунду замерла, но тут же снова принялась водить щеткой по золотистым локонам.
Джон заглянул в гардеробную и увидел застеленную раскладную кровать. Зря она это сделала. Он не собирается спать отдельно. Ни сегодня, ни в последующие ночи.
Джон разделся, вышел из гардеробной и встал за спиной жены. Она снова застыла, глядя в зеркало.
Подавшись вперед, он обнял ее и поцеловал в шею. Виола отложила щетку, сжала его запястья и оттолкнула руки.
Джон выпрямился.
— Хочешь поссориться?
— С чего бы это? Просто я не в настроении ложиться с тобой в постель.
Нет, бывают такие моменты, когда женщины способны вывести из себя святого!
— Просто что-то неладно, и я не понимаю, что именно.
— Дело в том… — она осеклась и обернулась, глядя на него в свете лампы.
В ее глазах стыла некая странная печаль, и у него что-то перевернулось в душе.
— Все еще сердишься из-за писем Эммы?
— Не сержусь, Джон. Я никогда не сержусь.
— Откуда же такое странное настроение? Или ты все еще…
Он нерешительно ткнул пальцем в направлении ее живота, надеясь, что все проще некуда и скоро пройдет, но при этом отлично сознавая, что дело не в этом.
Ее щеки порозовели.
— Нет.
— Может, ты расстроена, что мы покинули Лондон до окончания сезона?
— Господи, нет!
— Тогда в чем дело?
Виола беспомощно подняла руку:
— Мне так жаль эту женщину.
— Какую? Эмму? Но почему?!
— О, Джон! — раздраженно бросила Виола и отвернулась. — Она неравнодушна к тебе, неужели не понимаешь? Иначе не посылала бы тебе горы писем и не унижала себя подобным образом.
Он сморозил глупость. Следовало бы предвидеть, что ответ ему не понравится. Джон положил руки ей на плечи и со вздохом прижался лбом к её макушке.
— И что, по-твоему, я должен с этим делать?
— Не знаю, — честно призналась она, передернув плечами, словно старалась сбросить его руки.
Но это ей не удалось. Он выпрямился и встретился с ней глазами в зеркале.
— Возможно, я туп. Но все же не понимаю, в чем проблема.
— Я знаю, что она чувствует, Джон, — прошептала Виола. — Ну вот, теперь тебе известно, в чем проблема.
Его пальцы сжались.
— Это не одно и то же.
— Абсолютно одно и то же. Неужели мужчины действительно считают, что содержанки не могут испытывать подлинные чувства?
Джон нетерпеливо тряхнул головой.
— Да-да, именно любовь. Я пыталась объяснить это раньше, когда мы видели Пегги Дарвин в лавке драпировщика. Она тоже когда-то любила тебя. Я всегда это знала.
— Я никогда не любил Пегги Дарвин.
— Я говорю о ее чувствах. Не о твоих. О чувствах Эммы Роулинс. И моих. О, Джон, неужели не понимаешь? Женщины влюбляются в твою улыбку и обаяние. Ты неотразим.
Какой абсурд! Джон отвел глаза.
— Поверить не могу, что женщины способны влюбиться всего-навсего из-за улыбки!
— Ты поразительно красив и обладаешь невероятным магнетизмом и обаянием. Флиртуешь с женщинами, все о них знаешь, очень внимателен к каждой. Женщины — марионетки в твоих руках. — Виола на секунду замолчала, прежде чем тихо добавить: — Совсем как я.
— Ты никогда не была марионеткой в моих руках, — заверил Джон.
Виола встала, отошла и легла в постель.
— Я хочу спать.
Он оглянулся на открытую дверь гардеробной, в проеме которой виднелась раскладная кровать, и, прислонившись к резному изножью, оперся ладонями о край и снова взглянул на жену.
— Скажи мне вот что, — произнес он и глубоко вздохнул, чувствуя себя так, словно готов спрыгнуть с обрыва. Резьба изножья больно впивалась в кожу. — Ты хочешь, чтобы я провел ночь в гардеробной?
На этот раз настала очередь Виолы отводить взгляд.
— Я… — она прикусила губу.
— Да или нет?
— Я не хочу спать с тобой, Джон. Не потому, что сердита на тебя. Просто… просто мне не хочется.
Одного короткого прикосновения было достаточно, чтобы возбудить в нем желание. Какой пыткой будет лежать с ней в одной постели и держать в объятиях, но если все обернется именно так, он все вынесет. Сколько бы ночей ни ушло на это, он твердо намерен убедить Виолу, что достоин ее доверия, и использует любой шанс на окончательное примирение.
Джон посмотрел в глаза жены и сделал то, что поклялся никогда больше не делать. Солгал.
— Если не хочешь заниматься любовью, значит, и я не захочу.
Виола опустила глаза. В этот момент она выглядела такой прелестной в этой огромной постели, его постели. Настоящий ангелочек в девственно-белой сорочке, с золотыми волосами! Если бы он только услышал ее чувственный смех, подумал бы, что умер и вознесся на небеса.
— А где буду спать я, Виола?
Она долго смотрела на него. Казалось, прошла вечность, прежде чем она откинула одеяла. Он почувствовал облегчение, причем такое сильное, что потребовалось немалое усилие воли, чтобы не выказать охватившую его радость.
Джон скользнул в постель, улегся рядом и, когда она повернулась к нему спиной, обнял ее, прижал к себе и зарылся лицом в волосы.
— Джон! — упрекнула она, но на этот раз не отвела его руки.
Он замер и долго лежал в темноте, обнимая жену. Он намеренно мучил себя, но все равно не мог отодвинуться.
Джон привез Виолу в Хэммонд-Парк, считая, что подобный поступок все решит, и эта пытка была справедливой платой за столь самонадеянное предположение. Когда речь шла о жене, легких решений просто не существовало.
Когда Виола проснулась, Джона рядом уже не было. Она села в постели и откинула волосы со лба. Солнечный свет просачивался сквозь щели в неплотно сдвинутых шторах. Виола огляделась.
Так странно снова оказаться здесь! Странно и хорошо.
Она оперлась спиной на изголовье, слегка улыбаясь при виде темно-красных стен. Джон недавно напомнил, что они поссорились из-за этих обоев. Она совсем об этом забыла, но он ей напомнил.
В дверь тихо постучали. Вошла горничная с подносом.
— Доброе утро, миледи, — застенчиво улыбнулась она. — Я Хилл, младшая горничная. Миссис Миллер велела мне принести вам завтрак. Сказала, что вы любите завтракать в постели.