– Разумеется.
Для него это прозвучало крайне неубедительно, но она казалась удовлетворенной ответом и возвратилась к картинам.
Черт! Ему следовало знать. Женщина, воспитанная в Строгих правилах среднего класса, должна была усвоить все предписанные моральные запреты. Такая женщина никогда не сможет смотреть на брак как на чисто финансовое предприятие. Она не признает за женатым мужчиной право иметь любовницу, как не потерпит и других освященных веками обычаев, например, отдельных спален для мужа и жены и того, что муж имеет право проводить все вечера в клубе. Черт, может быть, она даже собирает эти тарелочки со сценками счастливой семейной жизни Виктории и Альберта. Теперь ясно, что прямой наскок неприемлем. Придется вернуться к ухаживанию.
– Вот прелестный пейзаж, – заметила Пруденс, заставив его взглянуть на полотно, привлекшее ее внимание. Когда он понял, что перед ним, то не мог скрыть удивления.
– Боже мой, это же пруд Розалинды!
– Вы знаете это место?
– Знаю. Я знаю и художника, написавшего его. – Он шляпой указал на подпись внизу. – Эта картина написана графом Камденом, моим старым школьным приятелем. Все семейство без ума от его картин, Кэм всегда был перепачкан красками с головы до ног.
– Он очень хорош.
– Да, хорош. Он как-то был у меня во Флоренции. Приехал изучать старых мастеров, рисовать виды Арно и все такое.
– Этот пруд, он в Италии? – в некотором удивлении спросила Пруденс. – Он выглядит как английский.
– Он английский. Пруд Розалинды находится в Гринбрайере, это вилла, принадлежащая семье художника. Это совсем недалеко отсюда, сразу за Ричмонд-парком, всего полчаса на поезде. Я гостил там летом, когда мне было семнадцать лет. Мы с Кэмом любили пруд Розалинды. Хорошая рыбалка.
Она засмеялась:
– И как мне кажется, превосходное место для пикников.
– Вы любите пикники, мисс Босуорт?
– Да, хотя с тех пор, как я приехала в Лондон, мне редко удавалось выбраться на пикник. Поскольку я выросла в сельской местности, мне не хватало пикников и сбора ежевики.
– А, сельская дева. Йоркшир, догадываюсь по вашему акценту.
– Северный Йоркшир, да…….
– Там замечательно. Неудивительно, что вы скучаете по местам своего детства. Все же, хотя пикники и ежевика – это прекрасно, но рыбалка – вот главное. В этом месте превосходно ловится форель.
Она закусила губу:
– К сожалению, я не умею ловить рыбу.
Кто-то кашлянул, они повернулись и увидели, что мешают рассматривать картины группе школьников и их наставнику. Они перешли к следующему полотну, представляющему «Мулен Руж», на котором доминировала фигура женщины с зеленой кожей и оранжевыми волосами. Мисс Абернати долго смотрела на картину, наклонив голову набок и озадаченно хмурясь.
– Вы, кажется, очарованы этой фигурой, – наконец заметил он.
– Просто не могу понять, отчего у нее зеленое лицо.
Он не стал объяснять ей, что это скрытый намек на абсент.
– От расстройства желудка? – вместо этого сказал он, заставив ее засмеяться.
– Вряд ли художник стал изображать это. – Она покачала головой. – Нет, ваша светлость, я думаю, это краска для лица.
– Не может быть. На картине «Мулен Руж», а девушки Зидлера не красят лица в зеленый цвет. По крайней мере, я не видел ничего подобного.
– Вы бывали в «Мулен Руж»?
Рис повернул голову, уловив удивление в голосе Пруденс, и увидел, что она пристально смотрит на него. Глаза ее стали круглыми, как блюдца, и ему подумалось, что он сделал оплошность, заговорив об имеющих дурную славу исполнительницах канкана в «Мулен Руж». Большинство, женщин питают слабость к повесам – за это он каждый день благодарил небеса, но, возможно, мисс Абернати была исключением. Возможно, она предпочитает незамысловатых добродетельных мужчин. В конце концов, с их первой встречи она вела себя так, как будто он представлялся ей кем-то вроде рыцаря на белом коне. Он немного позабавлялся с мыслью поиграть в идеал, укреплять ее представление о нем как о героической, благородной натуре столько времени, сколько понадобится, чтобы повести ее к алтарю, но почти сразу же отказался от этой идеи. Газетчики копались в его далеко не безупречном прошлом с такой раздражающей регулярностью, что оно не могло не выплыть наружу. Кроме того, играть роль, столь противоречившую его натуре, было бы слишком утомительно, а он ленив.
– Признаюсь, я был в «Мулен Руж». Прежде чем уехать в Италию, я несколько лет провел в Париже и моя квартира находилась совсем близко от Монмартра.
Причины, по которым он поселился в квартале от известного места обитания артистической богемы, были достаточно некрасивыми, но Рис опустил детали.
– И какой он? – спросила Пруденс. – Это на самом деле притон наркоманов?
– Мне говорили, что там есть несколько притонов, но я никогда не посещал их. Я не наркоман. – Абсент – другое дело; в Париже тех дней абсент пришелся ему очень по вкусу, но Рис умолчал об этом. Одно дело – видимость искренности, совсем другое – излишняя честность.
– Конечно, вы не наркоман! – Пруденс покачала головой и дотронулась рукой до виска. – Боже, как я додумалась задать такой вопрос? Простите меня. Мне никогда не приходило в голову, что вы могли бы пробовать наркотики. Вы для этого слишком джентльмен, самых строгих правил.
Она смотрела на него с таким явным обожанием, что он больше не мог выносить этого.
– Боюсь, у вас сложилось ошибочное представление обо мне, мисс Босуорт, – сказал он, не заботясь о последствиях. – Я совсем не столь безупречен и потому не посещал места, где собирались наркоманы, что меня интересовали только танцовщицы.
– О!.. – Она стала смотреть в сторону, обдумывая сказанное, и молчала так долго, что к тому времени, когда она заговорила, Рис был уверен: он навсегда утратил всякие шансы. – А это правда… – Она осеклась, быстро огляделась вокруг и зашептала: – Правда, что у девушек… сзади есть татуировки – маленькие красные сердечки?
От неожиданного вопроса Рис громко рассмеялся, вызвав неодобрительные взгляды публики. Им пришлось покинуть комнату, но это не помешало герцогу, склонившись к мисс Абернати в доверительной манере, так что его голова оказалась под широкими полями ее шляпы, ответить на вопрос.
– Сердечки вышиты на боковых поверхностях их панталончиков, – прошептал он ей на ушко. – Чтобы доставить удовольствие нам, повесам, особенно мне, потому что красный мой любимый цвет. Что до остального, может быть, у них и есть татуировки. Не могу сказать. Они не показывали голые ягодицы, какая жалость!
Он видел только ее профиль, но по тому, как розовая краска залила ее лицо и шею, он еще раз имел возможность убедиться, насколько Пруденс невинна. Кожа на мочке уха у нее, отметил он, была бархатно мягкой. Он склонился так низко, что мог бы поцеловать ее, и гадал, одобрила бы она это или нет. Он вдыхал исходящий от нее восхитительный запах лаванды и, выдыхая, намеренно направлял струю теплого воздуха на ее ухо. Она пошевелилась, едва заметное трепетное движение в сторону дало ему ответ.