Рис не сводил глаз с мистера Рота, который был старшим партнером.
– Времена изменились, а я не мой дядя.
– Разумеется. Но какую вы можете дать гарантию, что улучшите финансовое положение семьи?
Рис не ответил на вопрос. Вместо этого он открыл ящик письменного стола и вынул из него экземпляр «Всех знаменитостей». Он бросил его на стол так, чтобы двое сидящих напротив него могли прочитать заголовок: Неужели в «Ковент-Гарден» расцветает любовь?
На мистера Рота и мистера Силверстейна статья не произвела должного впечатления. Банкиры обменялись взглядами, а заговорил снова мистер Рот:
– При всем нашем уважении, ваша светлость, вы просите дополнительный кредит в триста тысяч фунтов. Это огромная сумма.
– Нет, если учесть, что эти деньги не лично для меня, джентльмены, – сказал Рис, положив руку на грудь. – Они для правительства ее величества. – Он вздохнул. – Исполнение долга по отношению к умершему – от этого никуда не деться.
– Мы принимаем во внимание причины, по которым вам требуется такая большая сумма наличными, – поторопился сказать мистер Силверстейн. – Семейства, занимающие столь высокое положение, нередко оказываются в подобных обстоятельствах.
– Я рад, что вы это понимаете.
– Однако, – вступил мистер Рот, поморщившись, – мы не можем предоставить вам ссуду только потому, что газета связывает ваше имя с именем мисс Абернати. – Он неодобрительно улыбнулся. – Когда речь идет о таких суммах, банковские решения не могут базироваться на светских сплетнях.
– Понимаю.
Рис, обманчиво спокойный, откинулся в кресле, глядя в потолок. Прежде чем ответить, он не менее тридцати секунд держал паузу. Голос его зазвучал задумчиво.
– Если герцог женится на одной из самых богатых в мире наследниц и тем самым возымеет миллионные доходы и станет владельцем огромной торговой империи в Америке, он превратится в одного из самых могущественных и влиятельных людей. Он сможет выбирать из множества банкиров, готовых работать с таким капиталом. – Рис дал время прочувствовать сказанное, затем добавил: – У меня очень хорошая память, джентльмены, но, боюсь, я не умею прощать.
Он посмотрел на них взглядом, в котором сквозило извинение за такую неприятную черту его характера.
Последовала вежливая пауза, затем мистер Рот откашлялся.
– Если бы этот герцог был официально помолвлен с этой богатой наследницей, мы могли бы выдать кредит на сумму, указанную вашей светлостью, и даже больше в случае нужды. Такие ссуды были бы вполне допустимы, я думаю, достаточно было бы долговой расписки. А что скажете вы, мистер Силверстейн?
– Совершенно с вами согласен, – кивнул партнер. – Официальная помолвка – совсем другое дело. Деньги тогда даются под виды на наследство, и это все меняет.
– Прекрасно. – Рис с улыбкой поднялся. – Думаю, мы поняли друг друга, джентльмены. Могу я быть настолько самоуверенным, чтобы рекомендовать вам отныне регулярно просматривать страницы светской хроники? Сплетни, видите ли, очень часто предшествуют фактам. Всего доброго.
Он позвонил дворецкому Милбрея и велел проводить банкиров, а также попросил Холлистера послать за камердинером. В ожидании Фейна он обдумывал новый поворот событий. С учетом романтической натуры мисс Абёрнати он предполагал относительно долгий период ухаживания, однако визит мистеров Рота и Силверстейна заставил его отойти от этого плана как ненадежного. Обстоятельства требовали поторопиться.
Следовало спуститься на землю. Каким бы чудесным ни был пикник, он потребовал чертовски сложных приготовлений. Но после помолвки все облегчается, мужчина может позволить себе гораздо больше в интимных отношениях. А он намеревался позволить себе с Пруденс Абёрнати столько, сколько сможет, потому что она была самой доброй и милой, самой очаровательной особой из всех, с кем ему приходилось иметь дело очень длительное время.
Ему нравились добрые и милые создания, может быть, потому, что в жизни было слишком много других, включая его самого. А она была такой чистой и простодушной. Прежде его никогда не прельщали девственницы, но в этой девственнице было нечто чертовски соблазнительное. В ее глазах он видел обожание, она упорно верила в самое лучшее в нем и вообще во всех, что, конечно, безнадежно наивно. И все же ее доброта и дружелюбие были как бальзам на все порочное и циничное, что было в нем.
Она назвала его романтиком. Какая чепуха! Если бы его простодушная маленькая наследница знала, какие мысли бродили в его голове весь этот день, она была бы в шоке. А если бы ей стало известно хотя бы о части его прегрешений, о саморазрушительных пороках, которым он предавался, о его безобразной юности, о скелетах в их семейном шкафу, она бы почувствовала отвращение только оттого уже, насколько неромантичным и пустым он на самом деле являлся.
Рис открыл глаза и снова выдвинул ящик стола. Отодвинув в сторону несколько писем, он вынул маленькую книжечку в серой обложке, потрепанную и испачканную за долгие годы путешествий ее владельца. Книжка сразу открылась на странице, которую он чаще других перечитывал.
«Быть сегодня в Англии – в этот день апреля!» Как всегда, читая эту строчку, он преисполнился особым чувством, страстным томлением Браунинга по Англии, с вязанками хвороста и пением зябликов, по идеальной стране, идеалам его сословия, по любым идеалам. Тоской по дому. «Может быть, вы просто тосковали по дому».
– Вы посылали за мной, сэр?
Он поднял глаза, увидел стоящего в дверях камердинера и захлопнул книгу.
– Да, посылал, – ответил он, бросая томик стихов Браунинга обратно в ящик. – Каковы планы мисс Абернати на завтра? – спросил он, задвигая ящик.
– Насколько мне известно, она отправится на благотворительный бал в пользу вдов и сирот, который устраивает леди Эмберли.
– А, этот бал. Я получал билет?
– Конечно, сэр, но вы отклонили приглашение.
– Сообщите леди Эмберли, что я передумал. Что я, в конце концов, решил быть на балу.
– Слушаюсь, сэр. – Камердинер повернулся, чтобы уйти, но Рис остановил его:
– Фейн.
– Сэр?
Рис помедлил.
– Позаботьтесь, чтобы леди Альберта Денвилл узнала о моих планах.
– Из этого может выйти что-нибудь интересное, сэр.
– Надеюсь, Фейн. На самом деле я очень рассчитываю на это.
Пруденс ухватилась за один из столбиков роскошной кровати с пологом в номере «Савоя» и вдохнула так глубоко, как только могла. Она поморщилась, когда Уоддел изо всех сил затянула корсет, и дала себе слово больше не есть за чаем эти восхитительные пирожные.
Горничная закрепила концы шнурков и обвила талию Пруденс портновской измерительной лентой.
– Двадцать восемь и полдюйма, – объявила она. Пруденс охнула: