– Так леди Альберта…
– Имеет деньги. Все так просто. У нее огромное приданое.
– Вы ее не любите?
– Я знаю ее с тех пор, как она была совсем девочкой, наши семьи связывала долгая дружба. Это будет хорошо обдуманный союз.
Пруденс упорствовала:
– Но вы не любите ее?
Его губы сжались, и на миг она подумала, что герцог не будет отвечать на этот вопрос.
– Нет, – наконец произнес он. – Я не люблю ее. Если бы я мог следовать своим собственным взглядам на супружество, мне бы никогда в голову не пришло сделать леди Альберту моей герцогиней и матерью моих детей. – Он замолчал, и выражение его лица смягчилось, когда он взглянул на Пруденс. – Если бы я мог позволить себе любить, я бы сделал другой выбор.
При этих словах радость начала расцветать в ее груди, возвращалась надежда.
– Тогда…
– Но я не свободен в своем выборе! – Он провел рукой по волосам. – В тот день, который мы провели вдвоем на пикнике, я забыл про это. На один-единственный день я решил забыть про обязанности и ответственность. Я думал только о своих собственных устремлениях и желаниях. И хотя это был один из самых приятных дней в моей жизни, боюсь, он ввел вас в заблуждение, что я могу предложить вам больше чем дружбу, возбудил в вас надежду на большее, чем я могу дать. Разумеется, сегодня я вижу по вашему лицу, что мое эгоистическое поведение ранило вас, И глубоко сожалею об этом.
Несмотря на такое подтверждение того, что ее лицо опухло, душа Пруденс оживала с каждым его словом; она знала, что должна сказать ему о своем наследстве.
– Ваша светлость…
– Пожалуйста, позвольте мне еще сказать, – прервал он ее. – Я должен сказать это сейчас, потому что, боюсь, у меня никогда больше не будет такой возможности, Я происхожу из семьи мотов и транжиров и признаюсь, что, к моему стыду, не являюсь исключением. Когда я уехал за границу, я был молод, распущен и ужасно безответственен. Я тратил наследство в погоне за удовольствиями, а когда оно закончилось, я наделал долгов, не заботясь о будущем, вообще не думая о нем. Но когда я возвратился домой и принял титул, я, наконец, понял, какая это тяжелая ноша – быть герцогом. Я также обнаружил, что не один я наделал долгов. Когда мой дядя умер, выяснилось, что он банкрот. Его смерть назвали несчастным случаем на охоте, но на самом деле он покончил с собой, потому что кредиторы намеревались отобрать у него то немногое, что осталось. Моя мать оказалась почти нищей, потому что он несколько лет не выплачивал ей содержание. Мои тетки, дяди, кузены почти в таком же положении, и все они смотрят на меня. Я герцог, я глава семьи, я должен заботиться о них.
– Конечно, – сказала Пруденс, горя желанием немедленно поделиться с ним новостью, ругая себя за то, что не сказала ему сразу. Конечно, герцогу необходимо жениться на женщине со средствами. Если бы она подумала, она сама пришла бы к такому заключению. Ей следовало сказать ему правду.
Он не дал ей шанса.
– Мой дядя допустил, чтобы семь наших имений пришли в упадок, – продолжил Сент-Сайрес. – Некоторые из них принадлежали семье со времен Эдуарда 1. Эти земли в течение столетий кормили жителей ближайших деревень, а сейчас не могут обеспечить даже выплату долгов местным торговцам. Необходимость содержать имения привела к тому, что я должен сотням людей, и долги эти я не могу заплатить. Слугам и бывшим слугам давно не плачено, как и лавочникам. У этих людей семьи, которые они должны содержать, а так как я не имею возможности заплатить им, их семьи тоже страдают. Многие арендаторы не в состоянии платить земельную ренту, и идти им некуда. Все эти люди смотрят на меня с ожиданием и надеждой, что я спасу их в эти времена упадка сельского хозяйства. Я не смогу спасти их, если не женюсь на богатой женщине.
Это судьба, решила Пруденс. У нее должны были появиться деньги, деньги, которые она сможет получить, только выйдя замуж, деньги, которым она жаждала найти достойное применение. Всю свою жизнь она тосковала по месту, к которому могла бы принадлежать. И вот перед ней стоит самый замечательный мужчина из тех, кого ей приходилось встречать в своей жизни, мужчина, одной улыбки которого достаточно, чтобы согреть ей сердце, мужчина, одно прикосновение которого наполняло ее желанием, мужчина, который ясно показал, что, имей он возможность следовать велениям сердца, он любил бы ее и сделал бы ей честь, дав свое имя.
– Итак, – сказал он, отрывая Пруденс от сладостных размышлений, – теперь вы знаете обо мне всю горькую правду. – Он с некоторым вызовом отбросил назад волосы. – Как вы, должно быть, презираете меня за это…
– Нет, нет, я не презираю вас, – уверила его Пруденс, ужасаясь тому, что он мог так подумать. Она подошла и тронула его за руку. – Я…
Он отпрянул, как будто ее прикосновение обожгло его.
– Я должен идти. Меня ждут к обеду у лорда Денвилла. – Сент-Сайрес отошел от окна, обошел ее и направился к двери.
– Подождите! – воскликнула Пруденс. – Пожалуйста, не уходите.
Он остановился спиной к ней, одна рука на ручке двери.
– Останавливая меня, вы только умножаете мои муки, мисс Босуорт. Позвольте мне уйти.
– Нет, пожалуйста, останьтесь, – сказала она, снова подходя к нему. – Кажется, это день признаний, потому что я тоже должна кое-что рассказать вам. Я прошу вас задержаться еще ненадолго.
– Очень хорошо. – Он не смотрел на нее, он упорно смотрел на дубовые доски двери. – Что вы хотите мне сказать?
Она снова положила ладонь на его руку, и на этот раз он не отвел ее. Он оставался недвижим, мышцы под ее пальцами напряглись и затвердели.
– Ваша светлость, когда мы встретились в опере, я сказала вам, что мои обстоятельства изменились, но я не объяснила, что это были за изменения.
– Да, я помню. Вы сказали, что воссоединились с семьей вашей матери. – Он пошевелился. – Это важно?
– Чего я не сказала вам, так это того, что у меня есть деньги.
У него вырвался смешок, он запрокинул голову, глядя на потолок.
– Пруденс, хотя я уверен, что ваш дядя сумел наскрести для вас какую-то сумму, достаточную, чтобы прилично одеть вас и чтобы вы могли провести сезон в городе, может быть, даже дать вам приданое, этого вряд ли хватит, чтобы пробить небольшую брешь в громаде долгов семейства Де Уинтер. Мы тонем. Мы всем должны. – Он затряс головой и снова отнял у нее свою руку.
– У меня миллионы, – выпалила Пруденс, не зная, что еще сказать.
Сент-Сайрес повернулся к ней, бледный и несколько ошеломленный. Она хорошо понимала, что он должен был чувствовать. Такая новость могла ошеломить кого угодно.
– Пруденс, что вы говорите?
– Моим отцом был Генри Абернати, американский миллионер, Он недавно умер и оставил завещание, по которому все его состояние переходит ко мне. Удивительно, что вы не знали этого. Все газеты писали об этом, и, я уверена, было много разговоров.