Пруденс заставила себя на время прервать размышления. Она изогнула уголки рта в вежливой улыбке:
– Конечно. Было очень приятно снова встретиться с вами.
– Мне тоже. Передайте привет от меня Сент-Сайресу, хорошо? Идемте, Мортимер. – Она направилась к входу в таверну, но в дверях обернулась, посмотрела на Пруденс долгим взглядом и удовлетворенно кивнула: – Да, вы с Сент-Сайресом идеально подходите друг другу.
– Да, идеально, – легко согласилась Пруденс, стараясь спрятать гнетущий страх, поселившийся внутри. – Наш брак заключается на небесах.
В то утро Рис объезжал фермы. Он обсуждал с управляющими виды на урожай и устройство дренажной системы, встречался с арендаторами, осматривал их скот, обсуждал вопросы, связанные с ремонтом. Днем он занялся хозяйственными нуждами, побывал в пекарне, пивоварне, прачечной, на конюшнях и кухнях, делая заметки, что требуется сделать, сколько нужно людей и как превратить замок Сент-Сайрес в жизнеспособное имение. Что более важно, он обдумывал, как сделать его домом.
Дом. Каждый раз, когда он принимал какое-то решение, это слово звучало в его мозгу в ритме с биениями сердца. Обходя дом и объезжая земли, он думал о Пруденс, которая станет его женой. Больше часа он простоял в детской, представляя, как здесь будут резвиться их дети, у которых будет другое детство, не похожее на тот ад, в котором он жил.
В конце дня на обратном пути в деревню он остановился на вершине холма и повернул лошадь, чтобы бросить взгляд на замок Сент-Сайрес. Его каменные стены окрасились золотом в лучах клонящегося к закату солнца, и Рис знал, что внутри этого нагромождения камней было все, чего он хотел, все, во что перестал верить, все, что имело смысл.
Деревня на закате стихла, настало время ужина, так что улица была пустынна. Рис ехал к таверне по булыжной мостовой, оглядывая дом приходского священника, деревенский луг и кузницу с тем чувством причастности к здешней жизни, с которым он объезжал собственные земли.
Деревня эта процветала во времена Тюдоров, потому что леса вокруг замка Сент-Сайрес были любимыми местами охоты Генриха VIII. Благосостояние улучшалось, деревня росла и процветала вплоть до царствования Георга IV. Но за последние шестьдесят лет она пришла в упадок в результате изменившихся экономических условий и безнадежно плохого управления последней полудюжиной герцогов Сент-Сайресов. Сейчас это был тихий глухой угол, но, проезжая мимо разрушающихся домов и ветхих заведений, он видел, какой деревня могла бы стать.
«Все эти люди смотрят на меня с ожиданием и надеждой, что я смогу спасти их в эти времена упадка».
Он вспомнил, как говорил это Пруденс в тот день на Литтл-Рассел-стрит, и печально улыбнулся. Тогда он считал это ерундой. Но теперь, глядя вокруг, он видел в этом правду. Он может снова сделать эту деревню и другие, входящие в его герцогство, процветающими. Не так, как раньше, основываясь не на феодальном праве, не за счет арендной платы за земли, а по-новому. С помощью заводиков, фабрик, промышленности.
И еще было то, что отец Пруденс построил в Америке. Об этом наследстве тоже следует позаботиться, должным образом управлять им и передать следующему поколению.
Трудная задача, слишком большая ответственность, немного пугает. Хорошо, что Пруденс очень благоразумна и на нее можно положиться. Из нее получится прекрасная герцогиня. Она удержит его на правильном пути. Она любит его.
Спешившись у таверны, он передал лошадь конюху и вошел внутрь. У боковой двери, ведущей к конюшням, его поджидала горничная.
– Если позволите, ваша светлость, – сказала она, приседая, – мисс Абернати ждет вас в салоне гостиницы.
Он передал горничной шляпу, перчатки и плащ.
– Она не обедает?
– Нет, сэр. Мистер и миссис Федергилл уже пообедали, а мисс Абернати сказала, что не голодна и подождет вас.
– Вот как? – Он заулыбался, узнав, что она ждет его. Если они все сделают правильно, если пробудут в салоне, пока и другие постояльцы не отобедают, им, может быть, удастся пообедать вдвоем.
С этой мыслью он прошел через общий зал, где собралась компания местных жителей, попивая горькое пиво и эль. Потом миновал коридор, вышел из таверны и вошел в маленький салон гостиницы.
Пруденс была там. Она сидела спиной к нему и смотрела в пустой камин.
– Любовь моя, – приветствовал он ее. – Как чудесно, что ты подождала меня, чтобы мы могли пообедать вместе!
Она не повернулась, а когда он подошел и встал за ее спиной, то увидел, что она переставляет на каминной полке вазы, проливая воду. Руки у нее дрожали.
– Тебе холодно? – удивленно спросил он, обнимая ее за талию. – Здесь как будто тепло, по мне прекрасная весенняя ночь, но если тебе холодно, я согрею. – Он накрыл ее руки своими ладонями и переплел пальцы. – Прошу прощения, что я так поздно, но мне удалось сделать так много. Я подумал, что в следующем году надо будет посеять лен и выделывать из него полотно. Вообрази, как изменится деревня, когда в ней появится ткацкая фабрика.
– Я тоже провела день с большой пользой.
– Вот как? – Он поцеловал ее в висок. – Наверное, делала покупки для дома?
– Нет, я ничего не покупала. – Пруденс опустила руки, осторожно высвобождаясь из его объятий.
Когда она отошла от него в другую часть комнаты, он нахмурился, все чувства у него обострились.
– Что-то не так? – спросил он. – Что случилось?
– Я сегодня встретила твою знакомую, – сказала она через плечо. В ее голосе было что-то такое, чего он не мог определить. Дурное предчувствие овладело им, когда она подняла голову и взглянула на него. – Леди Стэндиш.
Он затаил дыхание, пораженный не ее словами, а ее лицом. На нем не было любви, которую он привык видеть. Не было обожания и нежности и той абсолютной убежденности, что он – предназначенный ей герой. Исчезло, все исчезло, вся мягкость и доброта, которых он никогда не знал раньше, к которым он привык за эти два коротких месяца, как наркоман привыкает к опиуму. Ничего этого не было, ее лицо выражало только ледяное спокойствие. Что могла сказать Кора? Отчего у Пруденс такой взгляд? Он попытался понять это, но у него не получалось, мозг отказывался служить ему.
– Они ехали в гости, – сказала она ему. – Мы с леди Стэндиш немного поболтали, пока кучер менял лошадей. Она считает нашу помолвку своей заслугой, потому что она рассказала тебе о моем наследстве в опере. В опере, когда ты притворялся, что ничего не знаешь об этом.
Опера. О черт! Черт!
Пруденс сделала шаг вперед и посмотрела ему в глаза. На ее лице появилось новое выражение – прозрения, уверенности в своих предположениях. Сердце у него оборвалось.
– Боже мой, я все поняла, – шептала она, глядя на него, – До сих пор, вот до этого момента я старалась не верить в это. Я пыталась убедить себя, что леди Стэндиш что-то путает или лжет, или… еще что-нибудь. Я пыталась найти другое объяснение, но его не было. Ты все знал почти с самого начала.