— Что случилось, гражданин? — донеслось из коридора.
И у меня похолодело в груди.
Сказано это было по-русски. Вполне чисто и правильно. Вот только неуловимая нотка, легчайший акцент — он был чужим.
За мной охотились не наши функционалы и не наши спецслужбы. Поезд прочесывали уроженцы Аркана.
Оставалось надеяться, что Саша этого не заметит.
— Попутчик! Попутчик мой, козел! — с несколько чрезмерной экспансивностью воскликнул Саша. — Вот, вместе ехали…
По звукам я понял, что он буквально впихнул собеседника в купе — давая тому убедиться, что купе пусто. И тут же вытащил его обратно, к окну.
— Гнида! Пиво еще со мной пил как человек! Удрал в окно только что! Он, наверное, у меня бумажник спер… — Опять шорох — Саша заглянул в купе, схватил свой пиджак… И удивленно воскликнул: — Эй… а бумажник-то на месте! Вы куда? Ошибся я, он не вор…
— Ваш попутчик — крайне опасный террорист и убийца, — ответили ему уже издалека. — Радуйтесь, что остались живы, гражданин.
Я лежал тихо, как мышь, все еще не веря, что купе не обыскали. На багажной полке пахло пылью, дезинфекцией и почему-то коноплей. Впрочем, поезд южный… чему удивляться-то?
Меня спасло то, что ловцы были с Аркана, с Земли-один. Из мира, где все правильнее нашего. Где граждане в большинстве своем лояльны и говорят полиции чистую правду.
— Эй… убийца и террорист… — с некоторым сомнением позвал Саша. — Ушли они.
Я выглянул вниз. Спрыгнул на полку.
В вагоне было тихо. Пассажиры будто почуяли неладное — если кто и проснулся, то сидел по купе не высовываясь.
Саша смотрел на меня все с тем же сомнением — «правильно ли я делаю?».
— Пока, — сказал я и, пригибаясь, побежал к выходу из вагона.
Купе проводников было открыто. На перроне стояли и шушукались, что-то разглядывая, обе проводницы. Я глянул с лестницы им через плечо: это был листок с моей фотографией. Текст под фотографией я читать не стал — спрыгнул к проводницам и тихо произнес:
— Жить хотите?
Та, что постарше, закивала и прижала ладони к лицу. Та, что помоложе, открыла рот, собираясь завизжать.
Я зажал ей рот рукой. И сказал:
— Хочешь, чтобы детки твои спокойно во дворе играли?
Глаза у проводницы округлились, она будто окаменела.
— Тогда — обе никого не видели и ничего не слышали. — Я убрал руку.
Проводницы молчали.
Я глянул налево и направо — никого не было. Все то ли прочесывали поезд, то ли уже искали меня среди запасных путей и товарняков.
Со всех ног я кинулся к полутемному зданию вокзала.
Существует такая удивительная порода людей — укорененные москвичи. Не надо путать с коренными, те ничем, кроме легкого снобизма столичных жителей, от прочих россиян не отличаются! В отличие от них москвич укорененный — существо, за пределы Москвы не выезжающее, да и не стремящееся. Бывают разные степени укорененности. При самой запущенной человек рождается в роддоме имени Грауэрмана, хоронят его на Ваганьковском, а живет он (иногда — очень долго) где-то в промежутке между этими точками.
Про очень запущенный случай мне как-то рассказал отец. Его сослуживица в пятьдесят с лишним лет первый раз выехала из Москвы — в Питер, на научную конференцию. Перед поездкой она сильно нервничала, но только в поезде выяснилось, что женщина никуда и никогда не выезжала из Москвы. Даже в детстве в пионерлагерь! Даже летом на дачу! Без особых причин, просто не выезжала — и все тут! В поезде она всю дорогу не спала, вглядывалась в унылые пейзажи за окном. В Питере восхищалась Невой и Невским, Исаакием и Адмиралтейством, парадными и поребриками. Целый мир внезапно открылся для человека!
Я, хоть и вырос в Москве, но вопросом «есть ли жизнь за МКАДом» не задавался, в Питере был раз пять, побывал и в Рязани, и в Екатеринбурге, и даже в Красноярске. Ну и в Турции с Испанией, нынешней альтернативе Крыму.
Однако город Орёл был для меня полнейшая терра инкогнита. Ну, «город первого салюта» вместе с соседним Белгородом. Ну, какая-то крепость там была в старину… или сражение?
Вот и все, пожалуй.
Даже как зовут себя местные жители, я не знал. Орёльцы или орельцы? Орловчане? Орловяне? Орёльцы, орёлчанки и орловята?
Ответ я получил от дежурившего на привокзальной площади таксиста, которому я сообщил, что отстал от поезда и должен как можно быстрее приехать в Харьков.
— Меня мало чем удивишь, — философски сказал таксист, выглядывая в опущенное окно старой «волги». — Ты платишь, я тебя везу. Хоть в Москву.
В Москву?
Мне вдруг безумно захотелось назад. Домой, в Москву. В шумный мегаполис, где затеряться проще, чем в пустыне. А станут ли там меня искать? Может быть, погоня с тем и связана, что я не смирился, не начал вести прежнюю обыденную жизнь, а кинулся на поиски? Я как-то сразу поверил в это. Поеду сейчас назад, в Москву — и кошмар развеется. Вернусь на работу в «Бит и Байт», получу выволочку за прогул, помирюсь с Анькой…
Забуду Настю.
— Нет, — сказал я. — Мне в Харьков.
— Сколько?
Я понимал, что он имеет в виду. Но ответил неожиданно для самого себя:
— Как поедем-то? Сразу на Курск или через Знаменку?
Какая еще Знаменка? Я и про то, что дорога через Курск идет, не знал!
Водитель еще раз осмотрел меня. Куда внимательнее. Видимо, то, что он видел, и то, что я говорил, друг с другом не вязалось — будто на телеканал «Наше кино», где шли какие-нибудь «Девчата», наложилась звуковая дорожка фильма «Девки», идущего по каналу для взрослых.
— А фигли через Знаменку? — спросил водитель.
— Короче, — предположил я.
Нет, не предположил. Знал!
— Короче, да дольше. В Кромах застрянем… Ты орловчанин, что ль?
— Можно и так сказать. — Я улыбнулся. — Ну, за сколько повезешь-то?
Водитель вздохнул. Сплюнул через открытое окошко, неохотно сказал:
— Ну… я ж обратно никого не найду… Давай за семь?
По неизбывной московской привычке я мгновенно решил, что речь идет о сотнях долларов. И сказал:
— Шеф, ну это свинство, так ломить…
— Ну шесть тысяч, раз земляк. — Водитель покачал головой. — Меньше не повезу!